– А деловые отношения?

– Он занялся ресторанами только в восьмидесятые, в разгар туристического бума, когда все вдруг поняли, что в Испании есть кое‑что интересное помимо Коста‑дель‑Соль. Началось это как хобби. Он был человеком общительным и не считал зазорным извлекать из этого выгоду. Первый ресторан он открыл для своих богатых друзей в квартале Порвенир, второй – в Санта‑Крус – для туристов, и, наконец, третий, самый большой, у площади Альфальфы. После нашей свадьбы он построил еще два на побережье, а в прошлом году мы открыли ресторан в Макарене.

– Чем же он жил раньше?

– Он разбогател в Танжере, после Второй мировой войны, когда город был свободным портом. Там образовались тысячи компаний. У него был даже собственный банк и строительная компания. Тогда в тех местах легко наживались состояния, как, я уверена, вы и сами знаете.

– Я тогда был еще слишком мал. Танжер почти стерся из моей памяти, – сказал Фалькон.

– В шестидесятые годы он организовал здесь, в Севилье, компанию, занимавшуюся речными перевозками. По‑моему, он какое‑то время даже был владельцем металлообрабатывающей фабрики.

Затем он вложил капитал и вошел компаньоном в строительную компанию «Братья Лоренсо», из которой вышел в девяносто втором году.

– Это было дружественное разделение?

– Все Лоренсо – завсегдатаи наших ресторанов. Мы каждое лето отвозили детей к ним в поместье, в Марбелью, пока Раулю не надоело.

– Выходит, со времени смерти его первой жены и помешательства его дочери в жизни Рауля не случалось никаких потрясений?

Она с минуту помолчала, глядя в окно и покачивая ногой, отчего туфля начала сползать с пятки.

– Я начинаю думать, что Рауль был типичным испанцем и типичным севильцем тоже. Жизнь – это фиеста! – проговорила она, простирая руки к площади Ферии. – Он был таким, каким вы видите его на этих фотографиях. Улыбающимся. Счастливым. Обаятельным. Но это была маска, старший инспектор. Маска, скрывавшая его глубокую тоску.

– И еще, наверно, лекарство от нее, – добавил он, не соглашаясь с ней и думая, что хотя он тоже испанец, это не вгоняет его в тоску.

– Нет, не лекарство, потому что веселость не исцеляла Рауля. Она ни на секунду не облегчала его глубинного состояния, которое, поверьте, не назовешь иначе как давящей тоской.

– И вы не выяснили ее причины?

– Рауль меня не поощрял, да и я к этому не стремилась. До него очень скоро дошло, что несмотря на внешнее сходство с его женой, я все‑таки не была ее клоном. Гоняясь за мной с таким упорством, он так и не сумел меня полюбить. Мне кажется, я даже усугубляла его тоску, постоянно напоминая ему о прошлом. Однако должна признать, что наш уговор он соблюдал безукоснительно.

– Какой уговор?

– Он больше не хотел иметь детей, а я очень хотела. И я заявила ему, что выйду за него замуж только при условии, если он подарит мне детей. Так что у нас было только три необходимых периода… спаривания – я думаю, что подобрала верное слово. Причем младшего он сделал с превеликим трудом. Тогда еще не было «Виагры».

– И поэтому вы нашли себе Басилио Лусену?

– Я еще не все рассказала о детях, – отрезала она. – Хотя вначале Рауль не хотел детей, потом он просто души в них не чаял и трясся над ними, как ненормальный. Он буквально помешался на их безопасности. Всегда проверял, забрали ли их из школы. Они никогда не гуляли одни и даже дома играли только под присмотром.