– А от чего, собственно, вам надо было освобождаться?

– Полагаю, вы испытывали разочарование, сказала она. – К примеру, когда вас бросила жена. Кстати, сколько ей было лет?

– Тридцать два, – ответил он, оставив попытки сопротивляться ее отступлениям от темы разговора.

– А вам?

– Сорок четыре.

Она опустилась в крутящееся кожаное кресло, скрестила ноги и стала вращаться из стороны в сторону.

– Как вы, вероятно, догадываетесь, я не из Севильи, – продолжала она. – Я прожила среди севильцев больше пятнадцати лет, но не ассимилировалась. Я мадридка. Вообще‑то я из pueblo  в Эстремадуре, к югу от Пласенсии. Мои родители уехали оттуда, когда мне было два года. Росла я в Мадриде. В восемьдесят четвертом году я работала в картинной галерее и влюбилась в одного из клиентов, сына герцога. Я избавлю вас от подробностей… факт тот, что я забеременела. Он заявил, что мы не можем пожениться, и дал мне денег, чтобы я поехала в Лондон и сделала там аборт. Мы расстались в аэропорту Барахас, и с тех пор я видела его только на страницах журнала «Hola!».  В восемьдесят пятом году я переехала в Севилью. Я съездила сюда в отпуск, и мне понравилась праздничность этого города. Четыре года спустя, когда праздничности поубавилось, я, как вы уже знаете, познакомилась с Раулем. Я была подготовлена к этой встрече. Подготовлена разочарованием.

– Судя по вашим словам, он влюбился в вас без памяти. Вы родили от него трех сыновей. Мне кажется, вам нравится ваша деятельность. Ваше решение принять его предложение, как вы сами сказали, многое упростило.

Сеньора Хименес подошла к письменному столу и, порывших в ящиках, извлекла пачку старых, пожелтевших от времени черно‑белых фотографий. Быстро их перетасовав, она выбрала одну и прижала ее к груди.

– Так и было, – сказала она, – пока я не обнаружила вот это…

Она протянула ему снимок. Фалькон внимательно посмотрел на него, потом взглянул на нее и опять уставился на фотографию.

– Если бы не родинка на ее верхней губе, вы не смогли бы различить нас, не так ли, старший инспектор? – спросила она. – А еще она была немного ниже меня ростом.

– Кто это?

– Первая жена Рауля, – объяснила она. – Теперь вы понимаете, старший инспектор… единожды Консуэло и во веки веков Консуэло.

– А что с ней случилось?

– Она покончила с собой в шестьдесят седьмом году. Ей было тридцать пять лет.

– Из‑за чего?

– Рауль говорил, она страдала тяжелой депрессией. Это была уже третья попытка. Она бросилась в Гвадалквивир, но не с моста, а просто с берега, что всегда казалось мне очень странным, – заметила она. – Не опилась снотворными, не взрезала себе в исступлении вены, не сиганула в вечность на глазах у толпы, а просто выкинула себя из жизни.

– Как мусор.

– Именно, – подтвердила она. – Кстати, мне об этом рассказал не Рауль, а его старый приятель, с которым они познакомились еще в Танжере.

– Я рос в Танжере, – заметил Фалькон, чей мозг мгновенно среагировал еще на одно совпадение, из ряда тех же случайных. – Как звали этого приятеля?

– Не помню. Мы виделись лет десять назад. С тех пор у меня на слуху было столько имен, в ресторанном‑то бизнесе, вы понимаете.

– У вашего мужа остались дети от того брака?

– Да, двое.