– Вот нечто подобное и произошло. И прежде чем вы будете говорить с ней, я должен вас предупредить. И отнеситесь к моим словам серьезно. Люди, находящиеся в состоянии умственного расстройства, чрезвычайно внушаемы. Если вы пойдете к ней и скажете, что стрелял в нее, как вам кажется, ее брат, она тут же и начнет «вспоминать», что это был он. Так что, пожалуйста, ради ее блага и ради успеха собственного вашего расследования не делитесь с ней никакими вашими предположениями насчет того, кто бы это мог быть или даже как она здесь очутилась. Стоит вам бросить ей намек, что, может быть, она приехала сюда учиться, она тут же ухватится за это и «вспомнит», что она приехала именно учиться. Вот почему я записываю на видео все мои с ней беседы – хочу, чтобы всем было ясно, что воспоминания ее, если они появятся, это именно ее воспоминания, а не мои.

– Нет, лжевоспоминания нам нужны меньше всего, – сказал Кардинал. – Но выяснить, кто мог ее преследовать, нам важно.

– Надеюсь, что вы это выясните. Только не надо ее расспрашивать.

– Даже не наводя на тот или иной ответ?

– Вы этим только замедлите процесс. Она станет вновь и вновь пытаться вспомнить, это будет ее нервировать, и дело только застопорится.

Доктор Пейли поднес ко рту кружку с изображением жирного кота.

– Простите, – сказал он, – я тут чай приготовил. Может, выпьете? Или кофе? Правда, боюсь, кофе у нас довольно‑таки мерзкий.

Кардинал и Делорм предпочли воздержаться.

– Знаете, как это бывает, – продолжал доктор Пейли, – когда хочется вспомнить фамилию или название кинокартины, которое, кажется, вертится на языке? Все пытаешься вспомнить и не можешь. А потом, через полчаса, когда оставляешь все попытки, тут же и вспоминаешь.

– Что же вы собираетесь с ней делать? – спросила Делорм. – Держать ее на постельном режиме три недели, и все?

– Нет, мы разрешили ей ходить по отделению, когда она захочет. Я буду действовать не впрямую, а исподволь. Предлагать ей различного рода подсказки. Как бы стимулы – музыку, зрительные образы, запахи, которые могли бы вызвать отклик. А теперь почему бы вам не пойти к ней и не представиться? Она вас наверняка не помнит, детектив, но, может быть, вам удастся наладить кое‑какой контакт. А потом встретимся в комнате для персонала. Это справа по коридору от ее палаты. Хочу вам кое‑что показать.

Кардинал и Делорм прошли по коридору к палате девушки. Дверь палаты охранял полицейский в форме. Звали его Квигли. Кардинал хотел было ограничиться кивком и пройти в палату, но Квигли был, видимо, рад поговорить.

– Посетителей не было, – сообщил он. – Никого, кроме доктора Пейли. По‑моему, ей лучше.

– Она из палаты еще не выходила?

– Нет. Но дверь открыта, и я видел, что она вставала и смотрела в окно. А если ей вздумается выйти навестить других больных, что мне делать?

– Следить, к кому она пойдет. И особенно следить, кто будет заходить к ней. Никто не должен заходить в палату без моего ведома или ведома Делорм. Пусть ждут нашего разрешения. А если кто подозрительный появится и будет здесь слоняться, немедленно сообщите нам.

– Будет сделано, – сказал Квигли. – На вид славная она девушка.

Она лежала, откинувшись на подушки, – маленькая и хрупкая. Волосы на белом фоне постельного белья казались огненным облачком, на котором, как сигнальный флажок, маячил белый пластырь, а белая кожа сливалась бы с простынями, если б не веснушки. Она уставилась на Кардинала, видимо, совершенно не узнавая, что было неприятно, хоть и ожидаемо.

– На днях мы уже общались с вами, – сказал он.