|
Хайнц Штоссель, в силу странного стечения обстоятельств, был вынужден сделать самую тяжелую работу – сообщить плохие новости. Лейтенант жандармерии в Саверни заполняет стандартные формы, мистер Воллек в Страсбурге обязан позаботиться о том, чтобы не возникло никаких последствий случившегося, Хайнцу к тому же предстоит проделать довольно тяжелый путь из Кельна до Страсбурга, а ему оставалось самое приятное – бездельничать. Но он не мог понять, отчего же тогда он чувствует себя так напряженно и неспокойно. Он может пойти, заказать себе отличную еду и хорошую выпивку, но мозг сверлила неприятная мысль, что все это он должен будет внести в свой список расходов, потом предоставить его в полицейское управление Амстердама, а оттуда его перешлют Канизиусу, который, скорее всего, является душеприказчиком погибшего Жан Клода. Да нет, зачем об этом думать и терзать себя этими нелепыми мыслями? Не стоит.
В ресторане подавали отличную, свежайшую гусиную печень. Она была приготовлена очень просто – нарезана тонкими кусочками и обжарена в масле. С печенью подали ранет; яблоки тоже были тонко порезаны и отварены в белом вине. Ван дер Вальк прочитал газету, выпил бутылку шампанского и, к своему стыду, обнаружил, что это значительно улучшило его настроение. Арлетт полностью одобрила бы его поведение. «Какой смысл, – спросила бы она с тем же самым выражением, что и комиссар Воллек, – сидеть и мрачно жевать жалкий бутерброд с ветчиной, просто потому, что ты огорчен случившимся самоубийством? Нет в этом никакого смысла».
– Хорошо пообедали? – вежливо осведомился Воллек. Он сидел на том же месте, где оставил его Ван дер Вальк, в той же самой позе. Он успел вытряхнуть свою пепельницу и проветрить кабинет. – Просто замечательно. Главное, никакой ветчины. Оказывается, я устал от нее сильнее, чем мне казалось. – Могу вас понять. Вы были слегка выбиты из своей колеи, не так ли? Миллионеры совсем не такие люди, как простые смертные, правда? Довольно непростая категория. К тому же вам были даны нелепые инструкции. Ничего не понятно и никакой определенности. Не было совершено никакого преступления, хотя все говорило за это, тогда почему такая паника – никто точно не знал, чего именно добивался мистер Маршал. Мне приходилось попадать в подобную ситуацию. Если случится что нибудь плохое, они могут высказать свое неудовольствие по поводу действий нанятого ими офицера полиции. Они скажут, что он неправильно понял, а следовательно, неправильно выполнил их указания. Ван дер Вальку удалось улыбнуться, хотя и кривовато, в первый раз за этот день. – Да уж, и, кажется, я могу кое что добавить к этой картине. Я позвонил моему коллеге в Париж, который довольно хорошо осведомлен о ситуации в финансовых кругах. Спросите его о том, кто есть кто в семье Ротшильд, и он без запинки выложит вам всю их подноготную. Я попросил его рассказать мне о Маршале. Он знает о нем практически все. Так вот он сказал мне, что Маршал привлекательный и очень способный человек, но он явно не владеет ситуацией в компании, находится, так сказать, на периферии дел. Абсолютно точно, что его смерть ничего не изменит в бизнесе, в положении дел в компании и не станет для нее серьезным ударом. Я спросил его, может быть, имеет значение то, что Маршал совершил самоубийство, и это может повлиять на что то, но, кажется, он считает, что нет. – Но как насчет пожилого господина? – спросил Ван дер Вальк. – Ведь это его сын. Наследник громадного состояния. Старик передал ему огромные деньги, чтобы уклониться от налога на наследство или еще почему либо. Никто абсолютно точно не знает размеров его состояния. Оно распределено бог знает по скольким банкам. Все вклады положены на разные имена. Я проверял их в Германии – все на имена маршалов Наполеона! Воллек изумленно поднял брови: – Может, что то лежит и в Страсбурге. |
