В конце концов Паша привел меня к сооружению, которое напоминало вкопанный в землю броневик времен гражданской войны. Но под листовым железом оказался всего‑навсего коммерческий киоск. Паша забарабанил по заслонке, та со скрипом отодвинулась, и заспанный голос продавца поинтересовался, чего нужно страдающим от бессонницы алкашам в два часа ночи.

– Догадайся, – предложил Паша. Продавец проявил потрясающую смекалку и выставил на узкий металлический лоток две бутылки водки и одну вермута.

– Молодец! – похвалил продавца Паша и высыпал на лоток горсть мелочи, после чего гордо бросил:

– Сдачи не надо.

– Что?! – Возмущенно завопил продавец, едва не по пояс высунувшись из отверстия, которое до этого казалось мне размером с пачку стирального порошка. – Какая сдача?! Ты мне еще должен остался!

– Не правда. – Паша, успевший отойти от киоска на пару шагов, медленно повернулся. – Это ты не правду говоришь, – произнес он голосом жестким и в то же время странно‑печальным. – Я уже два с половиной года как никому ничего не должен, – произнес он непонятную, но впечатляющую фразу. Продавец, во всяком случае, тут же залез обратно в свое окошко.

– Понимаешь? – его губы скривились в уже знакомой мне презрительной усмешке. – Никому ничего.

Заслонка бронированного киоска торопливо захлопнулась. Может, Паша в этот момент походил на опасного психа, но только я‑то знал, и сутки спустя это знание лишь укрепилось во мне: Паша был вполне вменяем. А в момент объяснения с продавцом он вдобавок был и трезв. Пока еще трезв.

Бутылки легко уместились в глубоких карманах его пальто, и вскоре Паша перестал быть трезвым.

А еще через несколько часов он перестал быть живым.

8

В какой‑то момент времени, в какой‑то точке пространства, занимаемого Городом, мы с Пашей расстались.

Не помню, когда, не помню, где. Помню лишь, что к этому моменту он успел хорошо набраться, полностью компенсировав два разлитых бокала пива.

Две бутылки водки он выдул практически в одиночку, дав мне лишь пригубить в самом начале, после первого тоста «За победу!». Дальше он пил за победу водку, а я неторопливо прихлебывал вермут.

Мы сидели на лавке в глубине какого‑то парка, куда Паша затащил меня в целях безопасности.

– Чтобы ментовские патрули нам кайф не обломали, – деловито пояснил он.

– Вот по этой улице они ездят, по этой тоже, а в сам парк ночью не сунутся.

Я понял, что у моего нового знакомого имеется неплохой опыт ночных приключений в этой части Города. Патрули нам кайф не обломали.

Мы даже прогулялись к другому киоску, купили несколько банок пива и пакетик орешков в качестве закуски.

Победа была отмечена с потрясающим размахом.

– Еще хорошо бы сейчас бабу, – мечтательно произнес Паша, вытряхивая из бумажного пакетика ореховую пыль – но не сезон, не сезон… Слишком холодно.

А то бы непременно сняли бы пару блядей, они вон там, около гостиницы, тусуются, когда тепло.

Я из солидарности поматерил холодную осень, разогнавшую всех блядей. И после этого мы пошли по домам.

Паша вывел меня из парка к той части Города, где я не мог заблудиться даже ночью.

– Нормально посидели, – сказал он на прощание. – Приятно было познакомиться. Будет время, заходи в гости.

У меня‑то у самого этого времени просто навалом – Он провел ребром ладони по горлу. – Завались у меня времени! Запиши мой адрес, Костик…

Да, вот так он сказал – «Запиши мой адрес, Костик».

И что я сделал? Наверное, я стал рыться в карманах, искать записную книжку, ручку… Ха, размечтался! Я же шел напиваться, а не делать записи, поэтому в карманах у меня не было ни записной книжки, ни ручки.