— Пожалуй, нет, — угрюмо кивнул Огерн. — Но не потому, что мы не пытались этого сделать! Нам надо уходить, Лукойо, — нам надо найти источник зла, которое просачивается в этот город даже через камни мостовых!

— Да, — мрачно процедил Лукойо. — Нам надо уходить.

Король очень огорчился, узнав о решении лучника и кузнеца покинуть Кашало. Он спросил, что бы такое он мог сделать ради того, чтобы уговорить их остаться. Но когда Огерн сказал королю, что остаться они могли бы в одном-единственном случае: если бы в городе не осталось ни одного последователя культа Улагана, король погрузился в тоску. Закон предков не позволял ему добиться подобного положения вещей без доказательства вины тех, о ком в данном случае шла речь! Поэтому он решил на прощание произвести Лукойо и Огерна в герои, и даже в короли, но Огерн отказался, понимая, что это станет равноценно тому, как если бы их взяли да и покрасили с головы до ног в зеленый цвет и выставили перед теми, кто поклоняется багряному богу. Он оправдался тем, что привык жить простой жизнью, не допускающей подобного тщеславия. С королем он попрощался сердечно, по-доброму от души пожелав удачи, хотя сильно сомневался, что его пожелания сбудутся. А потом они с Лукойо тайком покинули город в каноэ Рири — рыбак с радостью сделал своим спасителям такой подарок. На закате, с последними лучами солнца лучник и кузнец уже были за пределами города.

Как только стало темнеть, они подвели каноэ к песчаному берегу. Но едва они успели выскочить из лодки и приготовились вытянуть ее из воды, как на борта каноэ легли две узловатые руки, и в тот же миг около носа появилась приземистая фигурка.

— Радостно видеть вас вновь! — проскрежетал голос дверга. — Вот боялся, что эта крысиная нора вас совсем затянет!

— Почти что затянула, — шутливо воскликнул он, выпрыгивая из лодки. — И я рад видеть тебя снова, мой друг. — Полуэльф потянулся, огляделся по сторонам. — Знаешь, я вдруг почувствовал, о кузнец, что как бы очистился от грязи, а ведь даже не замечал, что она на меня налипла.

— И я чувствую то же самое, — подхватил Огерн, запрокинул голову и всей грудью вдохнул прохладный вечерний воздух. Затем он резко выдохнул и объявил: — Разведу костер.

— Нет, это сделаю я, — быстро возразил Лукойо. — У меня накопились в душе дровишки, которые надо срочно сжечь.

— А вот и не разведете, — ехидно прогрохотал дверг. — Ни ты, ни ты. Потому что костерок я уже развел, так то! Пошли! Пока что у меня только один заяц поджаривается, но я быстренько еще двоих изготовлю.

Вот так и прошли этот вечер и часть ночи, именно так, как и подобает проходить вечерам у охотников и кочевников: под открытым небом, у костра, в разговорах о простых вещах, но при этом в компании с загадочным, непонятным существом. К тому времени, как Огерн и Лукойо собрались спать, они наконец вызнали имя дверга — Гракхинокс. Он был простым кузнецом, то есть рядовым двергом, ничем не выдающимся — в его роду-племени все были кузнецами. И еще он был, по понятиям двергов, молод — подросток, можно сказать — всего-то сто пятьдесят лет стукнуло.

Когда на заре они отгребали от берега и каноэ пробиралось сквозь густой туман, Лукойо задумчиво проговорил:

— Похоже, Улаган горожан обрабатывает с таким же тщанием, как и варваров.