|
Распугав кур, он встал на четвереньки и начал как бы клевать зерно. Тут же подбежал Алексей; старичок приподнял лицо и Алеша ахнул: это уже был не Андрей Никитич. От прежней доброты и других христианских атрибутов не осталось и следа; на Алешу глядело совершенно другое, новое существо; лицо его заострилось и приобрело мертвенный, восковой оттенок; маленькие глазки глядели злобно и недоверчиво. Чувствовалось, что Андрей Никитич внутренне порывается прыгнуть на четвереньках в сторону, как прыгнула бы курица в его положении, но не делает этого только из-за отсутствия опыта. - Ну что вы, отец? - пробормотал Алексей и, взяв его, сразу осевшего, под руки, подвел к обеденному столику. Странно было, что старичок совсем ничего не говорил по-человечески, кроме давешних слов, что он курица. - Наступает пора превращений, - злобно произнесла Анна чьи-то предсмертные слова. Днем старик совсем околдовал своим поведением всех окружающих; дед Коля ушел от него в баню; Клавуша же схватила было на него метлу, настолько старичок убедил ее, что он - курица; широко расширенные глаза Милы смотрели на него с чердака; впрочем девочке казалось, что вместо Андрея Никитича по двору носится колесо. Один Алеша пытался завязать с отцом разговор. Он поймал его, когда старичок, спрыгнув с забора, сидел верхом на пне. - Рассуди философски, папа, - увещевал его Алексей, присев на травку, - ты твердишь всем, что ты курица, значит ты это сознаешь; ты мыслишь; следовательно ты мыслящее существо, а никак не курица. Курицы не рассуждают. Но Андрей Никитич глядел на него пугающе недоверчиво; почти зверем. И вместо того, чтобы возразить сыну логически, прыгнул на него с криками: "Ко-ко-ко!" и пытался заклевать его носом. Клава разняла возившихся людей. Было такое впечатление, что Андрей Никитич не узнал собственного сына. На второй день такого нелепого поведения Алексей совсем расстроился. - Ну что с ним теперь делать?! - изумленно спросил он у Клавы. - А не прикидывается ли он? - вмешался подслушивающий дед Коля и осторожно повел большими ушами. - Не звать же психиатра, - после некоторого молчания сказала Анна. - Глупости, - бросила Клава. - Будем запирать его на день в сарай, чтоб не прыгал по заборам и не расшибся. Небось остынет. И она пошла в дом, облапив подвернувшийся столб. Андрей Никитич же очутился в сарае. XIII Вечером Алексей пришел к Анне в комнату чуть не со слезами. В той среде, к которой принадлежала Анна, жизнь и метафизика означали одно и то же; жить значило пропитать своим потусторонним видимую жизнь; поэтому любовь здесь не раз сливалась с признанием внутреннего мира и последнее не было простой добавкой к любви, молчаливым соглашением. |
