|
- Я - человек... вернее дух, - подумал Падов. - Но... но, - ответил голос. - Я - личность, - опять подумал Падов. - Дурак, - ответил голос. На этом все кончилось. После таких неожиданных, нелепо врывающихся посещений, Падов пробуждался от своего подсознания в холодном поту. Призрак непонятности и обесцененности мучил его. И на сей раз он не мог долго заснуть. Рано утром в дверь постучал почтальон. Он принес как раз то знаменитое письмо от Анны, где она призывала Падова во тьму, в "простонародное мракобесие". Падов - как профессорский сынок - не очень-то верил в силы народные, но повидать Анну был непрочь. "Она - родная", - знал он. Вот почему Падов оказался в Лебедином. Он пробежал по нему как некий метафизический вепрь и наконец присел, изможденный, на скамейку у разрушенной пивной. Черное пятно, которое он видел в небе, вдруг исчезло, точно спрятавшись в его душу. Падов встал и вскоре очутился перед домом Сонновых. Вверху, на дереве, раздался слюнный свист: то свистел Петенька. XV Аннушка встретила Падова с объятиями. Но он носился от нее, как дитя, по всей комнате. И все время хохотал. Снизу, точно в ответ раздался животно-таинственный хохот Клавы. Была уже тьма, которая смешалась с этим домом. Аннушка зажгла свечку. Осветился верхний угол комнаты, где опять был Достоевский. Прибрала на стол: бутыль водки, ломоть черного хлеба и соль. Им не надо было начинать сначала: разговор, уходящий внутрь, точно прервался когда-то, месяц назад. Падов, хихикая бледным лицом, начал рассказывать о своем теперешнем состоянии, все время показывая себе за спину. - Где-то сейчас Федор, - почему-то вздохнула Аннушка. Она была в платочке, по-народному, и это придавало ее утонченному лицу какой-то развратно-истерический вид, со стонами из-под пола. Но по мере того как Падов рассказывал, превращая свой мир в веселие, Анна все более зажигалась его образами. Вскоре она уже смотрела на Падова как на шутку, за которой скрывается "вещь в себе". Она высказалась и Падов взвыл от восторга: "я сам хочу отнестись к самому себе как к шутке", - взвизгнул он, наливая в стакан водку. Но по мере того как разговор углублялся, в темном пространстве как будто сдвигающихся углов, Анне все более мерещилось непознаваемое. Сначала "оно" лишь слегка исходило от Падова и он постепенно становился как черный святой, в ореоле неведомого. И Анной уже овладевала страсть. Она подошла к Падову и погладила его коленки: "Святой, Толенька, стал... святой", - пробормотала она с невидимо-кровавой пеной у губ. Падов содрогался в забытьи. Его мысли, точно обесцениваясь, падали с него, как снег с волшебника. А за мыслями, - оставалось оно, непознаваемое. Наконец, Анне, прислонившейся к стене, уже привиделось, что Падов стал совсем маленький, потому что непознаваемое, исходящее от него в виде ореола, разрослось и стало как бы огромной черной стеной, в которой копошился маленький червяк -человеко-дух. |
