|
Сердце у нее дрогнуло и ей захотелось соединиться с этим черным пятном, с этой вещью в себе. Она ринулась ему навстречу. Хотя визуально непознаваемое предстояло как черная стена, в которую был замурован Падов, но духовно оно предстояло как предел человеческих возможностей, как то, при приближении к чему мысли гаснут, обессиливаясь в своем полете. И туда же, за ними, за мыслями, рванулась ее кровь... Через несколько мгновений они были в постели. И Анне стало нечеловечески-странно, когда над нею очутилась черная стена... Лицо Падова как бы барахталось в ее тьме... Вскоре все было кончено, непознаваемое, охватившее на мгновенье все ее существо, ушло куда-то, в отчужденную даль. Но им удалось сочетать грубую и узкую реальность полового акта с утонченным и грозным бытием неведомого... На следующее утро все ушло еще глубже, точно неведомое свернулось и спряталось за обыкновенным. Обыкновенное, правда, чуть просветленное этими внутренними смещениями, казалось как бы вывороченной наизнанку вещью в себе. Анне чудилось, что лоб Падова светится, но каким-то простым светом. Толя молча убирал на столе, двигался по комнате, мимо шкафа. Обыкновенное было еще надломлено недавним наплывом неведомого. Почти все в доме спали. Но покой Анны и Падова был нарушен стуком в дверь; дверь как бы сама собой отворилась и вошла девочка Мила. "Да она - слепая", - вскричал Падов и это были его первые слова после ночи. Мила молча, действительно, как слепая шла от двери к окну. - Да нет, она видит. Только она не любит разговаривать, - ответила Анна, всматриваясь в лицо Милы. И верно, более точное впечатление было такое, что Мила видела... только что она видела?!... Ни Падов, ни Анна, конечно, не знали, что у Милы, лицо которой обычно ничего не выражало, с некоторых пор родилось странное состояние. Она видя ничего не видела. Формально, например, Мила видела предметы в Аниной комнате, но это не вызывало у нее субъективного ощущения, что она их видит, хотя ориентироваться она могла. Поэтому Мила просто, безотносительно, села на стул и попросила чаю. Но чай она пила как воздух. Падов и Анна, оставив ее, вышли на Сонновский двор. Там уже лежал под скамейкой пьяненький дед Коля. Личико свое он прикрыл кепкой. Уместившись рядом, за небольшим деревянным столиком, Анна посвящала Падова в тайны Сонновского дома. Особенно восхитило Падова превращение Андрея Никитича, которого он так и называл теперь: куротруп. И вдруг из-за спины раздался благостный, чуть шальной голос Клавы: - Присуседились, небесные... Ну как Аннуля отсосала ему яд Божий из члена... А... - и она ласково потрепала пухлой рукой Анину грудь. "Хорошо!" - мельком подумал Падов. - А у меня водичка с собой есть... Прохладиться, - разболталась Клавуша, присаживаясь. - Вот. И она поставила на стол ведро воды. |
