|
Она чувствовала так же, что сейчас ему нет до нее дела. Посреди всеобщей оторванности, посреди своих вспышек любви к идеальным, умопостигаемым сущностям, и "бредовым" мирам, Анна нередко остро чувствовала и людей, разумеется близких ей по духу. Поэтому отношение Падова задело ее. Ей было обидно, что она не в центре Толиного состояния и чтобы поддержать себя, она, спускаясь по лестнице, погладила собственную грудь, на мгновенье захлестнувшись в любви к себе. - Оставь ты в покое Алексея, - накинулась она на Падова, - что тебе он? Пусть живет в своем комфортабельном, христианском мирке... Но Падов прервал ее. - Вот что, - тихо проговорил он, - я чувствую: что-то надвигается... Ты оставайся здесь, если хочешь, а мне надо уехать. Но скоро мы все равно увидимся. По Толиному лицу Анна видела, что он говорит правду и что он бесповоротно куда-то уезжает, вернее бежит... "Чем скорее, тем лучше", - подумала она. Через час Падов уже выходил из дому. Но до этого он о чем-то долго шептался с Клавой. Как потом Анна узнала, речь шла о Федоре. XVII Анна проводила Падова почти до самой станции. Она не знала с кем прощается: с вещью в себе или с человеком. Поганая кошка все время бежала и мурлыкала около ее ног. Испугавшись мыслей, направленных на мир, Анна ушла в себя и там, на дне души, видела озарения; в озарениях и пришла домой. Далеко, под деревом кто-то истошно выл. Измученная, Анна рухнула в постель и заснула. Посреди ночи ей стал видеться сон. Сначала она увидала Извицкого - того самого, про которого Алеша Христофоров говорил, что он кошмарен. Пожалуй, после Падова он был самым близким для Анны. Извицкий вошел тихо-тихо, открыв дверь Анниной комнаты, здесь, в Сонновском доме. Но, как часто бывает во сне, пространства смешались: сама комната виделась та, в которой Анна жила в Москве. А окно из нее вело не в Москву, а в синее пространство, где реяли голуби, точно сорвавшиеся с религиозных картин. Извицкий как будто замешкался, осматриваясь, словно ничего не узнавая. В одном углу стена комнаты была чуть раздвинута и за ней зияла бездна. Анна чуяла, что она - здесь, в этой комнате, и хотя себя не видела, но чувствовала свое присутствие, где-то рядом... Тело у Извицкого было мягкое, гладкое, со складочками, впитывающими в себя, но выражение лица его запомнилось озлобленно-тоскливое... Наконец, он медленно пошел к Анниной постели, туда, где она неожиданно уже не только чувствовала, но и видела себя. И тут Анне стало сниться что-то совсем невероятное и жуткое. По мере того как Извицкий подходил к ней, она исчезала. Исчезала, вытесняясь из сна в какое-то ничто. Та жгучая субъективная привязанность, которую чувствует спящий по отношению к самому себе, виднеющемуся во сне, тоже стала пропадать. |
