Он спросил так, отлично зная, что асы и киммерийцы — извечные враги.

– В казармах Халоги я знал уроженцев твоей страны, — откликнулся Конан. — Некоторых я убил, другие убивали иноплеменников. Мы все была там равны.

Ходок невесело усмехнулся.

– Пожалуй, если бы Митра решил установить всеобщий мир и благоденствие, как о том трактуют жрецы, он выпустил бы колдунов Гипербореи из-за Врат Черепа, дабы правили землями от Кхитая до пустошей Пиктов! Слушай, северянин, ты спас мне жизнь там, в корчме, и я тебе обязан. Поверь, рад бы помочь, да нечем. Впереди нас Провал, а позади — псы короля Бритунии. Их слишком много, чтобы отбиться. Я уйду на дно пропасти, куда вояки не сунутся. Рад бы пригласить тебя с собой, но не могу.

– Из-за роя?

– Да чепуха этот рой! Внизу есть вещи и поопасней.

– Если ты их не боишься, я — тем более! Что можешь ты, белобрысый, из того, что не могу я?

Альбинос задумчиво потер лоб, потом сказал:

– Меня не зря зовут Ходоком, киммериец, только я способен спускаться в пропасть… Вернее, спуститься в Провал может всякий, но вот покинуть его… Я один, Альбинос, выродок рода человеческого.

Где-то сзади, за густым подлеском, послышался лай собак: ищейки Хредха шли по следу беглецов.

Варвар провел крепким пальцем по белоснежным зубам, вытирая налипшую жвачку.

– Слушай, белобрысый, — сказал он, — выбора у меня нет. Я иду с тобой. И заруби на своем бледном носу: Конан-киммериец всегда делает то, что считает нужным!

– Даже если его предупреждают о неминуемой гибели?

– Даже так! а гибель — она повсюду…

В этот самый миг ветви кустов раздвинулись, и десяток дюжих стражников ринулись на беглецов, размахивая мечами.

Клинок киммерийца и палка Ходока заработали одновременно. Кожаные нагрудники не были помехой ни для остро отточенного лезвия, ни для бешено мелькавших наконечников: подлесок обагрился кровью, а чистый, напоенный ароматами хвои воздух огласился предсмертными криками.

И все же нападавшие одолевали: варвар и Альбинос пятились к Провалу, проклиная свою неосмотрительность. Хредх на сей раз обманул и опыт Ходока, и чутье северянина: оставив собак в отдалении, он приказал авангарду незаметно подкрасться через кусты…

Подошвы драных сапог Конана и сандалий Альбиноса оскальзывались на мелких камнях, с каждым шагов назад спуск становился все круче, и стражники, почуяв преимущество атакующих сверху, входили в раж: клинки мелькали стремительнее, вопли становились все воинственнее, а маячившее позади лицо начальника отряда багровело, подобно грозному лику Мардука.

И вдруг все кончилось.

Конан успел заметить, как легкая пелена нависла над скалистыми утесами, отрезая путь преследователям. Он словно нырнул в мутную стоячую воду — ряска сомкнулась над его головой и тут же исчезла. Небо было все таким же ясным, и варвар отчетливо видел жаворонка, парившего в вышине. И видел он вояк Хредха, остановившихся в нерешительности перед невидимой преградой. Сотник отчаянно орал что-то неслышное, разевая рот, как рыба, вытащенная из воды, и махал мечом, и награждал своих подчиненных пинками, но те, огрызаясь, топтались на месте, выставив перед собой мечи, не страшные уже и бесполезные…

– Все, — услышал киммериец негромкий голос Ходока, — мы в Провале.

* * *

– Все, — сказал я северянину, — мы в Провале.

Он стоял, выставив перед собой меч, потный, еще не остывший от схватки, и синие его глаза устремлены были вверх, туда, где толпились стражники.

– Давай, — сказал я ему, — спускайся полегоньку.