Коскинен почти не слушал его. Ужас овладел им. Он видел Вивьену, как сквозь туман.

– решение за тобой, – проговорил он. – Ты единственная, кто имеет право решать.

– Я уже решила. Будь твердым.

– Послушай, что для тебя все эти бредни о политике? Единственное, что ты хочешь, это месть Маркусу. Эгалитарианцы тебе это могут обещать.

Ви, я хочу, чтобы ты сделала выбор.

Она слабо улыбнулась:

– Ты трус, Пит, – сказала она, – Ты хочешь переложить ответственность на меня.

– Но я не могу взять на себя ответственность, – взмолился он.

– О, кей, возьму я. Будь твердым, Пит. Моя жизнь мало что значит для меня, потеря невелика.

– Не говори так!

– А как насчет того, о чем вы сами знаете? – внезапно спросил Ганновей.

***

Детонатор! Вспомнил он. Безумная надежда вспыхнула в нем.

– Хорошо, я выйду, – сказал он. – Только сначала отпустите ее. И тогда я …

– Сначала выходи, – ответил Ганновей. – А то я боюсь какой‑нибудь шутки с твоей стороны.

– Нельзя, Пит, – сказала Вивьена. – Слишком шикарный подарок для них.

– Но если у тебя будет шанс, пока я… – продолжал он.

– Лучше умереть так, чем от голода и жажды, да еще после того, как увидишь ее мучения. Нет, – дрожащим голосом сказала она. – Я не могу.

– В чем дело? – спросил Брерсен.

И тут вернулись Хилл и Ринолетти. Они принесли тяжелый ящик с ручкой и рулон пластика.

– Где его поставить? – спросил Хилл.

Ганновей осмотрелся.

– Вот сюда, возле двери в спальне. Силовое поле занимает большое пространство, – сказал он.

Ринолетти растелил пластик.

– Чтобы не пачкать ковер, – ухмыльнулся он.

Хилл открыл ящик, достал веревки и бросил их Вэнбурну.

– Свяжи этого парня, – сказал он.

Трембицкий глубоко вздохнул и что‑то пробормотал по‑польски. Он не стал сопротивляться, когда его привязали к креслу, но он позвал Коскинена:

– Пит!

Коскинен услышал его только с третьего раза.

– Да, да.

– Пит, взгляни на меня. – Трембицкий внимательно смотрел в глаза Пита. – Слушай, я уже мертвец.

– Нет, нет, – сказал Ганновей. – Отдайте мне генератор и вы проживете еще долгие годы.

Трембицкий проигнорировал его:

– Слушай внимательно, Пит. Не думай обо мне. Я люблю жизнь, но уже давно не боюсь смерти. Я много повидал смертей за свою жизнь. Жена моя мертва, дети выросли, никто от меня не зависит. Я умру с легким сердцем, если буду знать, что я хоть немного помог делу свободы. Быть рабом я не желаю. Ты понимаешь?

Коскинен кивнул. Он чувствовал, что Трембицкий что‑то хочет сказать ему. – Если у тебя появится шанс, не думай обо мне, продолжал Трембиций. – Я уже прожил жизнь. Ви еще молода. И ты тоже. К тому же ты единственный, кто может передать миру секрет генератора.

Когда‑то давно, еще в Европе я приказал уничтожить город, где в тюрьме находились мои друзья. Они погибли. Но я никогда не чувствовал угрызений совести. Ты тоже не думай обо мне.

Ганновей что‑то заподозрил:

– Эй, заткнись, Ви.

– О, кей, – сказал Трембицкий. – Гуд бай.

– Пока еще рано, – сказал Ганновей и подошел к Коскинену. – Пит, ты понимаешь, что все это означает? Скоро она перестанет быть собой. А в конце она даже не будет человеком.