|
Никаких сомнений — это был он, ее друг... бывший друг. Но, может, они все-таки сумеют помириться. Именно для этого Лиза пришла на кладбище с воробушком в кармане и совком, спрятанным под курткой. Ей надо было попросить прощения. Ей надо было спросить Никиту, кто убил его. Она надеялась, что Никита умер достаточно давно, чтобы уже не чувствовать боли. Снег не успел слежаться, и поначалу копать было легко — лишь последний слой оказался плотным и тяжелым, приходилось не столько копать, сколько резать его совком, а потом поддевать увесистые куски. Лиза взмокла и натерла волдыри на руках — хорошо еще, что она заранее решила не разрывать могилу полностью, обойтись только ямкой над изголовьем Никиты. Она говорила себе — разрыть могилу целиком ей не хватит ни сил, ни времени. Наверное, это было правдой. Но на самом деле она не хотела видеть всего Никиту... а еще — боялась повторения своих снов, в которых бывший друг, одержимый жаждой мести, пытался убить ее. Лиза не собиралась давать ему возможность дотянуться до своего горла. Со снегом она справилась, но промороженный торф оказался ей не по силам. Лиза слышала, что из-за того, что кладбище находится на болоте, людей хоронят неглубоко, и думала, что сумеет справиться... Но она ошиблась, безнадежно ошиблась. Между ней и Никитой — преграда твердая, как камень, и она ничего не может с этим поделать. Лиза встала на колени перед расчищенным клочком земли и сжала воробья в ладошке. Она должна была хотя бы попытаться. Ледяные иглы разбежались по пальцам, остужая горячие от тяжелой работы руки. — Прости меня, — сказала Лиза. — Прости меня, пожалуйста, я не хотела, и я долго играла с тобой после того, как ты умер, потому что скучала по тебе. Ты ведь простишь меня, правда? Нам ведь так весело было вместе, и я всегда с тобой играла... ну, кроме того дня. — Лиза заплакала, все крепче сжимая фигурку. Бесполезно. Все зря... — И еще я хотела спросить, кто тебя убил, — закончила она и замолкла, прижимаясь ухом к ледяной поверхности могилы. На что она надеялась? Что истлевшие губы назовут ей имя? Что в темных глазницах она увидит прощение? Или на то, что руки в клочьях почерневшей кожи протянутся к ней в дружеском объятии? Слезы стекали по щекам и замерзали, упав на землю. Она слышала только шорох торфа. Бесконечный, убаюкивающий шепот холодной земли, надежно хранящей мертвецов. Только шорох... и еще — тихое, едва различимое поскребывание. Как будто кто-то провел изнутри ногтем по крышке гроба. Как будто кто-то слабый, как едва вылупившийся птенец, скребся в бессильном, но жадном желании выбраться наружу. Лизе захотелось закричать. Отдаленный скрип снега под чьими-то шагами. Лиза приоткрыла глаза. Замерзающие слезы искажали мир, делали его расплывчатым — она видела только черный силуэт на белом фоне. Она подняла ладонь, чтобы вытереть глаза, но в этот момент из-под земли донесся звук, похожий на шипение газа в конфорках кухонной плиты. Руки Лизы, мгновенно заледенев, бессильно опустились на колени. — Ты все помнишь, — сказал Никита. — ...а то она стукнет меня геологическим молотком по голове, — смеется папа, и Лиза улыбается в ответ, но смотрит настороженно: а вдруг не шутит? — Не пугайте ребенка, Дмитрий, — следует раздраженный ответ. — Она и так от меня шарахается с тех пор, как... Воспитательница, распространяющая запах валерьянки, пытается успокоить группу растерянных, плачущих детей и бросает благодарные взгляды на прохожую, которая не только сбегала вызвать милицию, но и вернулась, чтобы помочь отвести в садик перепуганных малышей. Воспитательница сбивает детей в пары; прохожая берет на руки парализованную ужасом Лизу и несет следом. Лиза не может пошевелиться, не может вымолвить ни слова, не может даже дышать, потому что запах этой женщины пугает ее. Это запах, который навсегда впитался в память Лизы, пока она стояла над телом друга и смотрела на копошащихся на его лице мух. |
