Внутри холодильника что-то интересное бывает редко, хотя для гостей у благовоспитанной Трошкиной всегда есть какая-нибудь изысканная продовольственная заначка. Тонкие до прозрачности крекеры с зернышками и пряностями, сушеные бананы, горький шоколад, яблочные чипсы и тому подобная ерунда, которую можно элегантно поклевать под бокальчик австралийского шираза.

Шираз у Алки есть всегда, потому что она счастливая владелица небольшого хозяйства в Австралии. Хозяйство не винодельческое, а овцеводческое, но это неважно. Управляющий, бесконечно признательный Трошкиной за то, что она тихо сидит в Екатеринодаре и не порывается самолично командовать овцами и овцеводами, регулярно присылает ей в подарок славные австралийские сувениры: шкурки мелких рыжих кенгуру, забавные поделки аборигенов и тот самый шираз, который неизменно спасает Алкину репутацию гостеприимной хозяюшки.

Сегодня, однако, даже самой Трошкиной откровенно хотелось бескомпромиссно жрать, да и время было конкретно после шести, так что мы пошли не к ней, а ко мне.

В фамильном гнезде Кузнецовых на каждый разинутый клювик найдется по сытному червячку!

— Привет честной компании, я Алку привела! — оповестила я родню, едва войдя в прихожую.

— Всем добрый вечер! — сделала чинный книксен благовоспитанная Трошкина.

— Что-то вы, барышни, рано вернулись в родные пенаты, — мимоходом укорила нас бабуля, выруливая из ванной в банном халате, с тюрбаном из махрового полотенца на голове и маской из розовой глины на физиономии. — Гуляли бы, пока молодые да свободные!

— Вот, слышишь? Это не я, это народная мудрость гласит! — сказала я Трошкиной.

— Старость это, а не мудрость, — буркнула она.

— Я все слышу! — крикнула бабуля.

— Вот интересно, как телефонную трубку разрывающуюся снять или дверь открыть по звонку, так она глухая, а как подслушать что-нибудь, не для нее предназначенное, так у нее слух как у гренландского кита, — доверительно поделилась я со смущенной Алкой.

— Я вовсе не толстая! — покричала бабуля, явно вырвав из контекста гренландского кита.

— И поэтому спокойно можешь есть после шести! — покричала я в ответ. — Кстати, что у нас на ужин?

— На ужин будут лабутены, — сообщила мамуля, следуя по коридору из кухни и при этом не отрываясь от вычитки рукописи.

Мы с Алкой молча посторонились, освобождая ей дорогу.

Когда у нашей Баси Кузнецовой горит срок сдачи нового романа, ей лучше не мешать ни в чем. Проклянет, не задумываясь.

— Лабутены? — негромко повторила я.

— Чьи? — встревожилась Трошкина.

За время затянувшегося женихания с Зямой в нашу квартиру перекочевало немало ее личных вещей.

Я хихикнула.

Нет, я в курсе, что в стародавние голодные времена люди варили и ели сапоги, но лабутены? Сколько кожи в тех фирменных лодочках? Такую семью, как наша, точно не накормишь. А если вспомнишь, сколько они стоят, еще и подавишься.

— Алка, не волнуйся, мама запоминает новые слова по ассоциации или по сходству звучания, — успокоила я подружку, с подозрением присматривающуюся к обувнице. — К примеру, ретиноевую мазь она называет рептилоидной, а капли «Лекролин» ассоциирует с французским кроликом.

— Почему?

— Потому что в некоторых аристократических французских фамилиях есть приставка «ле», а еще ударение на последний слог, — объяснила я.