— А вы хотите, чтобы Макино-старший воспользовался моментом и вместо одного гонщика на катафалках и одного парня с пистолетом послал к временно обезглавленным «трилистникам» целую армию головорезов? — отвечаю в стиле покойного дядюшки вопросом на вопрос.

— Хорошо, я поговорю с начальством.

И пока Хиро убалтывает своих боссов, я навожу порядок среди братвы.

— Брат Чжун Ки, проверь, осталось там от дяди хоть что-то, кроме фарша, — прошу я командира боевиков, который терпеливо ждет указаний. — Найдите поскорее машину для гроба и по дороге на кладбище глаз с него не спускайте.

— Не переживай, Старшая Сестра. Через час мы его зароем по-любому, — обещает тот.

И к вящей зависти моего легавого друга «трилистники» демонстрируют такой впечатляющий уровень организованности и железной дисциплины, что Дайити остается только зубами скрипеть. Впрочем, то ли еще будет.

Клан — это семья, а каждая уважающая себя семья с традициями должна иметь место упокоения её членов. У «трилистников» — это поле у подножья горы, которое принадлежало Ямадам еще в те времена, когда те его мирно пахали и безропотно платили дань древним разбойникам. Красивое место, умиротворяющее и навевающее мысли о вечности.

Сначала мы молимся в семейном храме о душе дяди Кенты… Нет, не совсем так. Сначала бойцы брата Чжун Ки оцепляют территорию кладбища по всему периметру, чтобы муха не пролетела без разрешения, а уже потом я разжигаю ароматические палочки и кланяюсь перед алтарем. И прошу богов, чтобы в следующих перерождениях мы с дядюшкой больше никогда не встретились.

К месту последнего упокоения братья несут гроб уже на собственных плечах, опускают в яму, и могильный холм вырастает так быстро, словно «трилистники» все 35 лет мечтали об этом мгновении. Первую и последнюю горсть земли бросаю я. Затем устанавливается табличка с именем. Всё, осталось последнее — обряд посвящения в лидеры. И за дело берется брат Иккей — наш старый-новый Церемониймейстер. Он пускает по круг чашу с рисовым вином, что означает — каждый, кто делает из неё глоток, согласен с выбором преемника. В остаток вина он сыплет щепоть земли с могилы покойного главы, а я роняю капельку крови из пальца.

— Мы твои, Ямада Рин, — говорит брат 438-ой. — А ты — наша.

Немного пафосно, согласна. Зато кратко.

Церемониймейстер сосредоточенно рисует прямо у меня на лбу, на белой повязке смесью из вина, земли и крови три иероглифа: четверку, восьмерку и девятку. 4+8+9 или же «Тройка-Созидание» помноженная на «Семерку-Смерть» дающая «Двадцать Один» — число Возрождения.

Теперь я — 489-ая, Мастер Горы, лидер и глава «Трилистников» до самой своей смерти. Мне становится жарко и холодно одновременно, мир, залитый закатным солнцем, плывет перед глазами.

Братья опускаются на колени, я собираюсь сделать то же самое, чтобы совершить поклон глубочайшего взаимного уважения. И в этот момент меня сшибает танк. Это обязан быть танк, потому что ничего мельче размером и калибром не смогло бы пробиться через кордон. Такая вот логичная мысль посещает меня прежде, чем свет перед глазами окончательно меркнет. Какого….

Видели в кино эффект затемнения? На миг экран гаснет, а затем зритель видит что-то совершенно иное. Внезапно! Например, лицо злодея. И, по ходу, у меня тоже здесь свое кино, потому что я внезапно вижу перед собой Томоэ. И пушку в его руке. А крепко держит меня вечно куда-то исчезающий и внезапно появляющийся ронин. Мне ли не узнать красный спортивный костюм и кеды со стразиками.

— Какого хрена? — спрашиваю я сразу у обоих.

Макино-старший снисходительно ухмыляется.