Может быть, дело в тёмных окнах, как будто домик был некогда согрет человеческим теплом, а ныне покинут. Не знаю. Но я стоял перед картиной потерянный и тронутый. Я медленно переходил от одной картины к другой. Они все были своего рода глоток свежего воздуха. Некоторые вгоняли меня в печаль. Некоторые настраивали на ностальгический лад, от других я пребывал в странном расположении духа, третьи делали меня вспыльчивым. Но ни одна не оставила равнодушным.
Избавлю вас от «большого разоблачения», эти картины были нарисованы Натали. Женщина улыбнулась, увидев мою реакцию.
— Нравится?
— Очень. Вы художник?
— Боже упаси, нет. Я управляю пекарней и кафе в городе, — она подала руку. — Обычно меня называют Куки-печенька.
Я пожал её руку.
— Стойте. Печенька управляет пекарней?
— Ага, знаю. Чересчур, да?
— Может быть, немного.
— Художницу зовут Натали Эйвери. Она сидит вон там.
Куки показала на женщину в солнечных очках.
— О, — сказал я.
— Что «о»?
Учитывая солнечные очки в помещении, я считал её создателем «Завтрака в Америке». Ларс только что закончил читать. Публика отреагировала дежурными хлопками, но Ларс, выпятив вперёд аскотский галстук, поклонился, словно это было громом оваций.
Все, кроме Натали, быстро поднялись. Мужчина с бородой и кучерявыми волосами прошептал ей что-то, когда поднялся, но она по-прежнему не двигалась. Она так и сидела, скрестив руки, казалось, потерявшаяся в сущности собаки Гитлера.
Я подошёл к ней. Она смотрела сквозь меня.
— Домик на вашей картине, где он находится?
— А? — спросила она испугано. — Нигде. Что за картина?
Я нахмурился.
— Вы Натали Эйвери?
— Я? — казалось, вопрос озадачил её. — Ага, а что?
— Картина с домиком. Мне она по-настоящему понравилась. Она… Не знаю. Она трогает меня.
— Домик? — она села ровнее, сняла очки и потёрла глаза. — Ааа, точно, домик.
Я снова нахмурился. Не знаю, какой я ожидал реакции, но явно не такой сдержанной, как эта. Я посмотрел на неё. Иногда до меня туго доходит, но когда она снова потёрла глаза, понимание настигло меня.
— Вы спали! — сказал я.
— Что? Нет, — сказала она и снова потёрла глаза.
— Чёрт возьми! Так вот, почему вы надели солнечные очки. Чтобы никто не понял.
— Шшш.
— Вы спали всё это время.
— Не говорите никому.
Наконец, она посмотрела на меня, и я понял, что у неё милое личико, и она красива. Вскоре я осознал, что Натали обладает тем, что я называю «медленной» красотой. Это красота такого типа, что сначала и не заметишь, а потом она начинает поглощать, затягивать. И с каждым разом, как ты её видишь, она нравится тебе всё больше. И в конечном итоге, наступает такой момент, когда ты начинаешь думать, что она никак не меньше, чем ошеломляющая. Всякий раз, когда я видел её, всё моё тело реагировало на неё, как будто это было в первый раз.
— Это было так очевидно? — спросила она шепотом.
— Вовсе нет. Я просто подумал, что вы пафосная задавака.
Она изогнула бровь.
— А какая бы ещё маскировка лучше гармонировала с этой толпой?
Я покачал головой.
— Я подумал, что вы гений, когда увидел ваши картины.
— Правда? — казалось, она была застигнута врасплох этим комплиментом.
— Правда.
Она прочистила горло. |