|
Фургоны «Антрепризы» добрались до него ближе к вечеру. Повсюду вокруг простиралась плоская бесплодная пустыня, безжалостно пропекаемая палящим зноем. Эйлин могла лишь порадоваться тому, что перед отбытием из Каньона Черепа Иаков наполнил водой дополнительные фляги. Канацзучи лично опустошил две из них, храня молчание и не совершая лишних движений. Его рана оставалась чистой, без каких-либо признаков воспаления; создавалось впечатление, будто этот странный человек приберегал внутреннюю энергию, чтобы использовать ее для самоисцеления. И черт возьми, если это не работало: его бледность исчезла, дыхание стало ровным и сильным. Сейчас Эйлин куда больше заботил Иаков, на жутком солнцепеке правивший их фургоном. Саму ее жара загнала-таки под парусину, и она, посидев на козлах, прекрасно знала, каково приходится бедолаге. Отчаянная тряска на ухабах и колдобинах, обожженное солнцем лицо, промокшая от пота рубаха — и ни единой жалобы! Старый раввин был неизменно добродушен, никогда не унывал, что просто не позволяло ей давать волю дурным предчувствиям. Правда, это не мешало ей мысленно костерить чертова Бендиго за путешествие под жгучим солнцем, ведь их первое представление должно было состояться лишь завтра вечером. Им не стоило пускаться в путь до заката солнца, тем паче что дорога была хорошо размечена, а фургоны снабжены фонарями. Но боже упаси, если они пропустят бесплатную кормежку; скотина Ример за пять центов удавится! Спускаясь к пескам Мохаве, их обоз проехал через мрачное скальное образование — нагромождение валунов, утесов и выветренных каменных столбов, торчавших над песком, словно причудливый каменный лес, и, обогнув самую плотную его часть, неожиданно выкатил к первому за долгие часы свидетельству человеческой деятельности — грубо сколоченной арке с бревенчатым шлагбаумом и приткнувшимся рядом, тоже бревенчатым и на первый взгляд казавшимся пустым, караульным помещением. Раздался резкий свист. С десяток вооруженных до зубов караульных (к удивлению Эйлин, половина из них оказались женщинами) появились словно из ниоткуда, с нацеленными на фургоны винтовками. Все они были в одинаковых легких хлопчатобумажных штанах, белых туниках без ворота, подпоясанных патронташами, и тяжелых сапогах. И вот еще что странно: все они улыбались. Рослая женщина — единственная во всей компании без винтовки, у нее на поясе висели две кобуры, а на шее свисток, выступила вперед и заговорила с сидевшим на козлах первого фургона Римером. — Добро пожаловать в Новый город, друг, — громко и отчетливо, доброжелательным тоном произнесла она. — Могу я поинтересоваться, какое дело привело вас к нам? — Мы артисты «Предультимативной антрепризы». — Ример взмахнул тирольской шляпой. — Странствующие актеры: прибыли развлечь, позабавить и, как скромно надеюсь, доставить вам удовольствие. Женщина улыбнулась ему. — Одну минуту, пожалуйста. Она раскрыла кожаную папку, сверилась с находившимися внутри бумагами и нашла соответствующую запись. — Как вас зовут, сэр? — Бендиго Ример, мадам, директор нашей счастливой труппы и ваш покорный слуга. — Сколько с вами людей, мистер Ример? — Нас семнадцать, то есть… хм… я хотел сказать — девятнадцать. — Спасибо, сэр, вас ждут, — сказала она, закрывая папку. — Мы осмотрим ваши фургоны, и вы сможете ехать дальше. — Сколько угодно, — ответил Бендиго, — нам нечего скрывать. |
