|
За прошедшие годы Дойл сотни раз задумывался о том, каково было бы снова увидеть своего друга. И ожидал любых чувств, кроме того, которое испытывал сейчас. Страх. «Совершенно естественно. Я же думал, что он погиб; это все равно что встретить призрак». Джек не двинулся ему навстречу, не протянул ладонь для рукопожатия, даже в его взгляде не промелькнуло и намека на радость. Лишь нескрываемое тусклое сожаление. — Есть причина, по которой я не предпринял попытки подойти к тебе на корабле, — произнес Спаркс, и его невыразительный голос дрогнул. — Ты знал, что я там, с того дня, когда мы отплыли, почему же ты не… — Не хотел впутывать тебя. — Меня бы это не затруднило. — Это дело тебя не касается. Я не знал, что ты будешь там, для меня это явилось неожиданностью. Да и Штерн с его книгой тоже. Ничего не мог поделать. — Поверю тебе на слово. Почему он так холоден? — Эти четверо на корабле… полагаю, они замешаны в другом деле. — В краже Вульгаты из Оксфорда. Спаркс держал руки сложенными за спиной, не кивнув, не пожав плечами, не снисходя до того, чтобы успокоить собеседника хоть каким-нибудь жестом. — Сожалею, что ты оказался там, — сказал он. — Это не основание для того, чтобы… — Не хотел причинять тебе беспокойство. — Глупости. Я был бы счастлив узнать, что ты жив… Джек выразительно покачал головой. Сердце Дойла упало. Спаркс не хотел встречаться с ним взглядом. — Не в том смысле, какой ты предполагаешь, когда говоришь это. Не в том смысле, какой ты допускаешь. — Конечно, у меня не было возможности узнать это, — сказал Дойл. — Та женщина. На корабле. — Медиум? Софи Хиллз? — Ты спрашивал ее обо мне? — Она сказала, что ты не мертв. — Она ошиблась. Я действительно умер. Я остался в этом теле, но умер. — Но, Джек, ты жив, факт остается фактом, сейчас ты стоишь передо мной… — Жизнь… не значит… то же самое… что значит для тебя. Это невозможно… описать… так, чтобы ты понял. Никак… чтобы это тебя… обрадовало. Джек говорил как автомат, с опустошенным, лишенным выражения, непроницаемым лицом. Последнее слово было выплюнуто, как горькое семя, и при всей странности речи этого человека казалось, что он прав: в нем осталось мало человеческого. Применив навыки, почерпнутые от Джека, чтобы теперь анализировать его самого, Дойл смутно ощутил себя предателем. Молчание затягивалось. Джек, отвернувшись, смотрел в окно. У Дойла мурашки побежали по коже, ладони стали влажными. Но он хотел, чтобы старый приятель говорил дальше. — Не хотел, чтобы ты увидел меня таким, — наконец сказал Джек. Прозвучала ли в его голосе нотка стыда? Руки Джека, сложенные за спиной, были испещрены страшными красными и белыми шрамами, пальцы искривлены, покалечены. Четвертый и пятый пальцы левой руки отсутствовали. |
