— Кто этот холеный чувак? — спрашивает Кохей, подразумевая гостиничного магната, оставшегося разгребать неприятности в холле своего отеля. — Знакомое лицо.

— О, ревнуешь?

— Еще как, — легко соглашается «дракон». — Богатый красавчик-миллиардер с двумя университетскими дипломами — опасный конкурент. Ты же не западаешь на «плохих парней», а следовательно…

Точно! В моей жизни слишком много «плохих парней», чтобы питать любые иллюзии на их счет. Я западаю исключительно на девятихвостых оборотней.

— Скажи честно, эта женщина… — я выразительно гляжу на Кохея. — Она ведь умерла во время шаманского обряда?

Тот, естественно, молчит, но молчание это красноречивее любых слов. Черт! Я так и знала! Всё плохо, всё очень плохо, как же всё плохо, ай-ай. Кусаю губы и щурюсь, чтобы не разрыдаться в голос от нахлынувшего ужаса. Нет-нет-нет! Пусть это будет не то, чего я больше всего боюсь! Боги, вы слышите меня? Не надо так со мной.

— Мои люди говорят, что в городском управлении у легавых нехилый кипиш, — говорит Макино после короткого разговора по телефону. — Куча трупов, все ловят маньяка-каннибала. Надеюсь, ты тут ни при чем, Ямада Рин?

— Как тебе сказать…

— Никак не говори, — вздыхает обреченно Кохей.

Глава 3

Катим по проспекту, досконально соблюдая правила дорожного движения. Бесит неимоверно, но Кохей — это не Рё, у него нет лисьей удачи, только очень неудобный в повседневной жизни диагноз. С другой стороны, хорошо, что я сама за руль не уселась, как планировала. Уже бы влетели в аварию.

— Ну, у тебя и поза, Ямада, — говорит Макино.

Это я, чтобы не грызть ногти, ладони под собственную задницу подсунула и придавила всем весом. Потому ужас как хочется, а нельзя. Кучи денег, что угрохана на терапию и маникюр, жалко, и, вообще, я зарок дала. Ерзаю, подпрыгиваю на месте, но держу себя в руках.

— Хочешь таблеточек дам? — сочувственно спрашивает Кохей. — Тех самых, зелененьких.

Нельзя мне этих таблеточек, дракончик, совсем нельзя. Особенно зелененьких! Не сейчас, по крайней мере. Я аж зубами скриплю, себя сдерживая. Закинуться фармацевтическим волшебством со строго дозированной нирваной — великое искушение, а мне потребуются ничем не замутненные чувства.

Гангстер смотрит поверх респиратора и нежно гладит меня по волосам рукой в латексной перчатке. Бриллианты на корпусе его наручных часов так и сверкают. Если кто-то меня и поддержит в любом безумстве, то только Кохей Макино. Чего бы я не отчебучила, он поймет, простит, пожалеет и вовремя даст нужную таблетку.

Отдельный вопрос: существую ли в природе таблетки от мук совести? И кто, вот кто скажет, откуда у меня вдруг совесть взялась? По мужской линии в нашем роду этого излишества точно не водится уже, пожалуй, лет триста. От неведомой матери? Мутация? Инфекция мозга? Почему мне так мучительно стыдно сознавать, как бесчестно я подставляю сейчас Мелкого, Юто и весь клан, когда мчусь с боссом враждебного клана, чтобы спасти… попытаться спасти беглого хвостатого возлюбленного? Уж точно не из-за крови ками. По моим наблюдениям бессовестнее ками никого на земле и небесах попросту нет.

— Не парься, Рин, не накручивай себя. Мин Джун позлится и простит, — утешает меня Кохей.

Нет, мыслей он читать не умеет. Просто рассуждает логически: если я тороплюсь как на пожар, а Мелкого рядом нет, значит, я его бросила и сбежала.

— Кстати, а правда, что говорят…

— Нет, — огрызаюсь я.