— — Если сделать еще укол, он может рассказать что‑нибудь еще.

— — Ничего я вам не скажу, не заставите! — заявил Джонсон, не зная, что уже рассказал все.

Томас тыльной стороной руки ударил его по лицу.

— — Заткнись! Сделаем укол, и заговоришь как миленький. А пока помолчи. — Он повернулся к Алексу:

— — Конечно, есть шанс, что из него можно будет выкачать что‑нибудь еще, если отправить его на базу. Но вряд ли, и к тому же это трудно и опасно. Если нас с ним поймают или если он убежит, пиши пропало. Я считаю, лучше всего покончить с ним прямо сейчас.

Потрясенный Джонсон попробовал привстать, но Алекс с помощью посоха уложил его обратно.

— — Эй. о чем вы там говорите? Это же будет убийство!

— — Сделай ему еще укол, Алекс, чтобы не мешал. Хау молча взял шприц. Джонсон сначала пытался увернуться, потом начал биться, но в конце концов укол подействовал. Хау выпрямился. Лицо у него выражало такую же тревогу, как только что — лицо Джонсона.

— — Ты действительно собираешься это сделать, Джефф? Если да, то имей в виду — я не обещал, что пойду на убийство.

— — Это не убийство, Алекс. Это казнь шпиона. Хау закусил губу.

— — Не вижу ничего плохого в том, чтобы убить человека в честном бою. Но связать его и потом прикончить, как свинью. — это уж слишком.

— — А казнят всегда так, Алекс. Ты когда‑нибудь видел, как умирают в газовой камере?

— — Но. это все‑таки убийство, Джефф. Мы не имеем права его казнить.

— — Я имею на это право. Я здесь командир отдельной части, и у нас идет война.

— — Но черт возьми, Джефф, его не судил даже военно‑полевой суд.

— — Суд нужен для того, чтобы установить, виновен человек или нет. Он виновен?

— — Ну конечно, виновен. Но человек имеет право на то, чтобы его судили.

Джефф тяжело вздохнул.

— — Алекс, когда‑то я был юристом. Единственный смысл уголовного права западных стран, которое создавалось столетиями, со всеми его тонкостями, — гарантировать, чтобы ни один невиновный не был осужден и наказан по ошибке. Иногда из‑за этого остаются на свободе и виновные, но цель‑то в другом. У меня нет ни людей, ни времени, чтобы устраивать военно‑полевой суд. Но его вина установлена полностью, никакой суд здесь не нужен. И я не намерен ставить под угрозу своих людей и рисковать поражением в войне, которую мы ведем, ради того, чтобы он мог воспользоваться правом на защиту. Если бы можно было стереть его память, если бы он мог пойти и доложить, что мы просто полоумные святоши и хотим только накормить голодных, — я бы его отпустил. Не ради того, чтобы не пришлось его убивать, а для того, чтобы запутать противника. Но я не могу его отпустить.

— — Я не говорил, что его надо отпустить, Джефф!

— — Молчи, солдат, и слушай. Если я отпущу его теперь, когда он так много узнал, паназиаты заставят его все рассказать, как это сделали мы, даже если сам он не захочет. Здесь его держать негде, везти на базу опасно. Я вынужден его казнить.

Он умолк.

— — Капитан Томас ( — начал Алекс нерешительно.

— — Да?

— — Вы не хотите вызвать майора Ардмора и спросить его, что он думает?

— — Нет, не хочу. Потому что это бессмысленно. Если я буду просить его принять за меня решение, — значит, я для этой работы не гожусь. И вот что еще я хочу сказать. В тебе слишком много мягкости и сентиментальности. Ты. похоже, считаешь, что Соединенные Штаты могут победить в этой войне так, чтобы никого при этом не тронуть.