— Ясно, — не дал договорить Гладий.

   — Они старика Акиру убили, — сказал Турецкий. — И жену его. Минуту молчали.

   —  С-суки, — процедил Кирюха свое привычное. Но в это слово сейчас не вмещалась вся ненависть к пиратам.

Гладий сжал до хруста кулаки. И так огромные, они казались сейчас, бомбами с подожженными фитилями — рванут, костей не соберешь.

— Выбор небольшой, — покачал головой Сотников.

   — Капитан судна надеется, что мы примем единственно правильное решение, — громко произнес Турецкий. Пленники, уже хорошо знакомые с интонациями Александра, насторожились. — На карту поставлена наша жизнь, — продолжал он. — Никто не знает, где мы, и потому ждать помощи неоткуда. Считаю, мы должны принять условия...

   Все это он произносил громко, а в паузах между предложениями еле слышным шепотом сообщал совсем другую информацию:

   —  Экипаж корабля невелик. Дисциплины никакой. У двери каюты дежурит всего один человек. Кают-компания размещается за четвертой дверью по коридору налево.

Несколько пиратов находятся там. Вход в машинное отделение — в кормовом отсеке. Пираты носят при себе оружие, но вряд ли готовы к тому, что оно может пригодиться на судне. Если напасть неожиданно, они не успеют пустить оружие в ход.

   Водку они пить не стали, продезинфицировали ею раны. Вполне резонно опасались, что в питье что-нибудь подмешано.

   —  Все это здорово, — тоже шепотом ответил Веня, — только какие из нас бойцы? Попереломаны, поперебиты, перекалечены.

   Турецкий выразительно показал глазами на руки Сотникова.

— Кулаки-то у тебя целы?

   Он опасался не того, что ребята изранены и слабы, он опасался, что они в слепом гневе наделают по неосторожности глупостей. А ребята были даже не в гневе — в бешенстве.

   Три часа спустя, минута в минуту, за дверью вновь загромыхало и тонкоголосый верзила, заглянув в темницу, распорядился:

— Командира!

   Турецкий стоял прямо перед ним на коленях и, «пьяно» покачиваясь, «допивал» водку из бутылки, высоко запрокинув голову.

   Остальные валялись, живописно изображая безобразно пьяных, что называется — в лоскуты, в доску, вдрабадан.

   — Командира! — как и в прошлый раз, требовательно повторил стражник и дернул Турецкого за рукав. Тот свалился прямо под ноги охраннику.

   — Земеля, давай и ты с нами, долбани маленько, — произнес Сотников «заплетающимся» языком, а когда охранник обернулся к нему, откуда-то из-за его спины выдвинулись крепкие руки Васи и, казалось, легонько повернули голову охранника набок, как откручивают колпачок с зубной пасты. Тихонько хрустнули позвонки, охранник высунул толстый язык и выпучил мертвые глаза.

   Он плашмя рухнул на пол, и пять пар рук проворно втащили его в камеру. Словно не они только что были «в отключке».

   Все произошло так быстро, что охранник, явившийся затем, чтобы доставить пленника к капитану судна, ничего не понял. Он подался вперед, чтобы узнать, почему тишина в камере. Турецкий рубанул его ребром ладони по горлу. Столько ярости вложил в этот удар, что голова тряпично мотнулась вперед, стукнувшись носом о собственную грудь.

   Жалобно хрюкнув, охранник повалился на неподвижное тело сотоварища.

   —  Вперед, — скомандовал Турецкий, выхватывая оружие из коченеющих рук охранников. Он мог этого и не говорить. Ребята так рвались в бой, что Александру с трудом удалось уговорить их хоть на эту небольшую хитрость — притвориться пьяными.