Впрочем, вместо стены, у которой прежде истуканами торчали латники, теперь разверзлась чёрная пасть прохода. Оттуда ощутимо тянуло сквозняком.

Что это за представление передо мной разыгрывали эти уроды? Кого они из себя корчили? На каком языке разговаривали и колдовали, а самое странное — почему я понимал их язык, как свой собственный?

Не слишком-то всё это походило на декорации…

Может быть, меня похитила какая-нибудь тоталитарная секта… сатанисты… Белое Братство… сайентологи… кого только не встретишь нынче в простом городском трамвае… и попыталась принести в жертву? Чего же тогда так быстро скисли и разбежались? Или милиция их спугнула?

Я прислушался.

Не было слышно ни криков «Атас! Рвём когти!..», ни омоновского мата. Тишину не нарушал ни единый звук, если не считать мерного стука водяных капель о камень. Найти бы эту воду, умыться, охладить рану… напиться, наконец…

«Двадцать пятый век до рождества Христова».

Эта дикая мысль родилась в моём мозгу сама собой и моментально заполыхала там, как транспарант. Словно подошёл срок, и невидимый дирижёр моих поступков, он же по случаю переводчик, раздёрнул занавесочки и подбросил мне подсказку, загодя начертанную на ученической доске.

Не верю…

Нет, верю. И это даже не вопрос веры, как в случае с летающими тарелками или сеансами Кашпировского. Я просто знаю, что так и есть.

Минус двадцать пятый век!

А точнее — две тысячи четыреста восемьдесят восьмой год до нашей эры. «Импакт-пойнт 2488»…

Толща ненаступивших времён обрушилась на меня тяжким, неподъёмным гнётом, согнула в три погибели, смяла и расплющила. Я был один не только в этом затхлом святилище — один во всём мире, во всей эпохе. Голый, беззащитный, смертельно перепуганный.

Никто из тех, кого я знал, ещё не родился. Даже их отдалённые предки. Не существовало ни единой нации из тех, к которым они будут когда-то, с определённой долей вероятности, принадлежать. Ни славян, ни евреев, ни татар… ни той ядовитой смеси, которая образуется от смешения всех кровей и долго-долго будет именоваться «советским народом», а потом просто «русскими», и постоянно, с комическим неуспехом, будет пытаться разделиться внутри самой себя… Не возникло ещё ни одной из тех мировых религий, что будут сталкивать между собой отцов и детей, братьев и сестёр, делить мир на верных и неверных, затевать крестовые походы и джихады в бесконечной борьбе за право называться истинной. Не явился ещё в этот мир никто из пророков и лжепророков. В безымянных океанах дрейфовали неоткрытые континенты. Эта планета ещё не знала, что вращается вокруг Солнца.

Всё, что я знал и помнил, было только моим, и не с кем было это разделить.

Воздух не поступал в сдавленное железным обручем горло. Мне хотелось плакать. Обхватить голову руками, забиться в самый дальний угол и беспомощно захныкать.

И тогда была начертана новая подсказка.

«Чего ты, в самом деле… Это же древний мир, и не просто древний, а очень древний, древнейший… ты как историк душу бы должен запродать за саму возможность одним глазком заглянуть в него! Вот и пользуйся шансом, изучай. И не дрожи попусту. Ты ловок и силён, сильнее всех живущих сейчас на земле. Конечно, если явится к тебе какой-нибудь гориллоподобный Голиаф… «ростом он — шести локтей и пяди… медный шлем на голове его; и одет он был в чешуйчатую броню, и вес брони его — пять тысяч сиклей меди; медные наколенники на ногах его, и медный щит за плечами его; и древко копья его, как навой у ткачей; а самое копье его в шестьсот сиклей железа»… в армрестлинге ты против него не выстоишь, и в классической борьбе — тоже вряд ли… но ты просто убьёшь его иначе.