— Так что вы построили, Ратмир? Как называется ваше общество? Коммунизм? Или как?..

— Допустим, построили не мы, а вы. В буквальном смысле, Вячеслав Иванович. Нам это досталось в наследство. И сундуки со златом-серебром, и горы окаменелого навоза. Если вам так необходим термин, можете считать наше общество достаточно развитым, — он с ироническим фырканьем пригубляет из бокала, а в это время невозможно красивая женщина вносит на овальном блюде ворох зелени, из которого кокетливо выглядывает большая птица в золотистой лоснящейся корочке.

Я чувствую себя такой же птицей. Ощипанной и приготовленной с травами. Вдобавок, угодившей не в свою тарелку… Я нелеп в этих джинсах, в заплатанном свитерке, и хотя никто не попрекает меня непротокольным прикидом, сознаю своё убожество. Вдобавок, я от душевного смятения сделался косноязычен сверх обычного, и это мне досаждает. Моя башка не мыта почти неделю — воду в нашем доме отключили ещё в августе, а посещение бани требует немалой мобилизации душевных сил. Всякий раз, когда мимо, задевая меня краем развевающихся газовых одежд, проплывает одна из ханских пери, я в панике ощущаю, что от меня разит козлом. На пуленепробиваемой роже Ратмира угнездилась тонкая усмешка. Должно быть, он понимает моё состояние и испытывает удовольствие от этого понимания. Возможно, моя зажатость входит в его планы.

Скорее бы всё кончилось…

— Сорохтин Вячеслав Иванович, — говорит Ратмир, уперев в меня рентгеновские свои глазки. — Тридцать пять лет, женаты вторым браком. Слабо, слабо… Нынче пять-шесть браков — не диковинка… По нашим сведениям, второй ваш брак намного более удачен.

— Сведения взяты из моего досье? — ввинчиваю я.

— Сыну, Василию Вячеславовичу, четыре года, — невозмутимо продолжает он. — Образование вы получили высшее, защита диплома прошла на ура, и тема по тем временам была архиважная — «История пионерского движения на Западном Урале»… — Я неудержимо краснею и, чтобы скрыть свой стыд, начинаю с пристрастием изучать медали на винной бутылке. — Все удивлялись, как это вас не оставили в аспирантуре. Поменьше бы языком трепали — глядишь бы, и оставили… Сказать, кто на вас стучал? Нет, не скажу… А, была не была, скажу: Боря Клямин, ваш профсоюзный вожачок. Дело прошлое, и вам, если вдруг возникнет фантазия начистить юному барабанщику рыльце, всё едино его не достать: к моменту вашего визита в достопамятный архив он года три как укатил в Израиль, где сменил фамилию и сгинул безвестно… Итак, вы историк по профессии и по призванию. Днём читаете лекции в педагогическом институте. Вечером совершаете набеги на ведомственные архивы, таща оттуда всё, что плохо лежит. Ночью тайком от родных сочинительствуете. Упомянутая монография. Своим социальным статусом недовольны, хотя и сознаёте, что ничего изменить нельзя. Жена… Марина Владиславовна Сорохтина, в девичестве Воробьёва… врач-терапевт в медсанчасти номер девять, получает больше вас, плюс приработок уборщицей в детском саду. Фактически она содержит вас с вашими хобби…

— У меня тоже есть приработок, — уныло возражаю я, хотя он прав, кругом прав.

— Гонорары от ваших статей, — понимающе кивает Ратмир. — Нищенское подаяние. Одна надежда на диссертацию. По восточноазиатской дипломатии, хм… Но дело движется крайне медленно, потому что вы сильно отвлекаетесь на культы личности. Кстати, защитившись, вы получаете право на дополнительную жилплощадь и мзду. Но право ещё нужно реализовать.