Алексей отрицательно замотал головой, поскольку не видел здесь ничего мало‑мальски похожего на нормальный разговор. Может, этот человек и не был садистом – хотя все пока говорило об обратном, – но он явно был слегка не в себе.

– Я просто скажу тебе то, что ты должен знать, – продолжал он говорить, и выражение озабоченности не сходило при этом с его лица. – И тебе лучше это услышать, запомнить и передать своему другу.

Хотя способность Алексея логически мыслить основательно пострадала из‑за нарастающих импульсов боли в пробитых ладонях, он все же сообразил – если ему предлагают что‑то передать Бондареву, значит, убивать его не будут.

Утомленные глаза человека в кресле немедленно прочитали блеснувшее в зрачках Алексея озарение.

– Да. Убивать тебя никто не собирается. Пока ты мне интереснее живой. А там посмотрим... Я не получаю удовольствия от того, что тебе больно, – внезапно сказал он, словно спохватившись. – Честное слово! Могу чем угодно поклясться... Могу. Я полностью контролирую свои действия, – негромко произнес он, обращаясь уже не к Алексею, а то ли к себе самому, то ли к креслу. – Полный и эффективный контроль...

У Алексея были на этот счет большие сомнения. Но высказать их было некому.

2

Если по‑хорошему, то майора надо было оставить в покое. Если по‑хорошему, то надо было дать ему прийти в себя после путешествия по темным закоулкам собственной памяти. Если по‑хорошему, то Бондареву надо было осторожно выскользнуть за дверь и оставить майора Афанасьева в покое.

Бондарев подумал об этом и сделал наоборот. У него не было времени, чтоб быть хорошим.

Он отодвинул от себя раскрытую подшивку бумаг и поморщился. Потом прищурил глаза и стал медленно тереть виски.

– Что‑то меня от этих бумаг... – хрипло сказал он.

Афанасьев молча посмотрел в его сторону.

– Как‑то мне нехорошо, – пояснил Бондарев и закашлялся.

– Чего уж хорошего, – задумчиво согласился Афанасьев, приглядываясь к бондаревской пачке сигарет.

– На воздух пойду, – Бондарев еще раз кашлянул, неровным шагом двинулся к дверям, потом остановился, будто бы спохватившись, посмотрел на Афанасьева: – Может...

– Что?

– Пошли отсюда на воздух... Или еще куда. Только чтоб не эту бумажную пыль глотать.

Афанасьев ответил коротко и деловито, будто бы заранее был готов к подобному предложению:

– Пошли. Только чтобы без свидетелей.

Бондарев наморщил лоб в интеллектуальном усилии.

– Чтобы никто из наших меня не засек, – пояснил Афанасьев. – Начальство давно подозревает, что я спиваюсь. Только вот поймать с поличным не может.

– И не поймает, – заверил Бондарев.

– Я знаю, – сказал Афанасьев и решительно снял с вешалки куртку. Он с силой хлопнул дверью, а когда поворачивал в замочной скважине ключ, то на лице его появилась кривая усмешка, словно оставлял он за дверью не просто кучу пыльных бумаг, а нечто более неприятное или даже опасное. Нечто, что действительно стоило запереть на замок.

А потом как следует напиться в хорошо законспирированном месте.

Бондарев как раз знал такое место.

3

– Я спросил тебя тогда – что вы здесь делаете? Ты не захотел отвечать, и ты меня этим сильно расстроил. Наверное, поэтому сегодня ты и оказался в такой неприятной ситуации – если бы ты ответил тогда на мой вопрос, я отнесся бы к тебе гуманнее.