Я проводила его взглядом и обернулась к Васе, который тронул меня за локоток.

— Лена, так что у вас украли — кошелек?

— Ах, если бы! — расстроенно отмахнулась я.

Кошелька мне было бы не жалко, потому как в нем остались сущие копейки, точнее, евроценты, которые в наших широтах и вовсе деньгами не считаются. Потерять пластиковые карточки тоже не так страшно — я уже делала это раз десять и потом благополучно восстанавливала их без ущерба для банковского счета.

— У нас украли очень важный документ, — объяснила я, сторонясь, чтобы пропустить людей с чемоданами, — поезд как раз подошел к станции. — Деловые бумаги, контракт, который мы подписали в Германии! Он был в плоском кожаном футляре вроде бювара. Наверное, воры приняли его за бумажник.

— Ну, бумаги эту публику не интересуют, — покачал головой мой консультант. — Можете быть уверены, ваш контракт они хранить не станут, выбросят при первой возможности. Если еще не выбросили — вместе с футляром! Вообще-то у этой братии заведено немедленно избавляться от кошельков и бумажников, оставляя себе лишь наличные деньги: купюры, если только они не помечены, не смогут уличить воров.

— Немедленно — это значит «по ходу дела»? — сообразила я.

— И по ходу поезда, — кивнул Вася. — Наверняка они выбрасывали все лишнее еще в тамбуре, переходя из одного вагона в другой.

— Пассажиры, Дачная, кто прибыл, поторапливаемся, стоим одну минуту! — проорала из тамбура проводница.

Добросовестно поторапливаясь, по коридору потянулись прибывшие пассажиры. С трудом отцепив закостеневшие пальцы от Васиной пижамной пуговицы, я шустро, змейкой, скользнула навстречу движению. Поспешающие на выход граждане меня ругали и толкали, но ни остановить, ни серьезно задержать не могли. Остановить меня, когда я ясно вижу цель, можно только тяжелой техникой в режиме лобового столкновения или выстрелом в упор.

В купе было сумеречно: свет загораживал Вадик, утвердившийся коленками на столе. Он сумел открыть окно и высунулся в него с камерой. Наметанным глазом я уловила характерную постановку и мелкую моторику руки оператора: Вадик отлаживал фокус. Определился, стало быть, с объектом видеосъемки.

— Вадька, живо дай мне свой бумажник! — крикнула я, выхватывая из ящика под поднятой полкой свою сумку.

— На, возьми! — напарник, не меняя рабочей стойки, игриво отклячил зад.

Сочетание реплики и позы могло показаться непристойным, но я поняла товарища совершенно правильно: затребованный бумажник рельефно оттопыривал его джинсовый карман.

— Беру две тысячи, верну дома! — скороговоркой сообщила я, выдернув из кошелька напарника пару купюр. — Приедешь в город, никому не звони, на работе не появляйся, сиди тихо, как мышка.

— А ты куда? — Вадик заволновался, но съемку не прекратил, так что волнение его выразилось, опять же, в нервных колебаниях нижней части организма.

— Пойду назад по шпалам! Есть шанс найти там нашу пропажу, — объяснила я и зайчиком выскочила из купе.

Дородная проводница уже успела выпроводить из вагона почти всех прибывших пассажиров и загородила выход своим телом. В тамбуре, растерянно оглядываясь, переминался только наш консультант по криминальным ЧП на транспорте Вася-Пьеро. Увидев меня, он улыбнулся и радостно сказал:

— Я правильно понял, вы тоже выходите? Давайте вместе пойдем, в компании веселее!

— Ага, обхохочешься, — мрачно пробормотала я, поправив сумку на плече.

— Да выходите уже, сейчас тронемся! — рявкнула на нас проводница.

У меня мелькнула мысль, что я уже слегка тронулась: чтобы по собственной воле покинуть поезд за двести километров до места назначения, нужно быть совсем ненормальной! С недавних пор все происходящее со мной здорово напоминало театр абсурда.