Плечом к плечу они зашагали к дому.

Освобожденные от ночного смога и залитые лунным светом окрестности казались менее вонючими, отвратительными, чем раньше. Даже Костлявый переулок обрел некоторую свежесть.

Они поднялись по длинной скрипящей, со сломанными ступенями лестнице с беспечной легкостью и, когда оба очутились наверху, Мышатник был уверен, что дверь мгновенно отворится.

Но она не отворилась.

— Заперта на болт — бросил он Фафхрду. Теперь он заметил сквозь трещины в ставнях какое-то оранжево-красное свечение. Потом с нежной улыбкой и голосом полным любви, в котором слышалась, быть может, тень тревоги, он сказал: — Пошли спать, беспечные колдуньи.

Он дважды громко постучал в дверь, потом припал губами к трещине и позвал:

— Алло, Мариан! Я цел и невредим. Привет, Блана! Твой парень делает тебе честь. Он оставил с носом воров Союза.

Изнутри не донеслось ни звука, если не считать шороха, такого слабого, что было непонятно, есть ли он на самом деле или только почудился.

Фафхрд наморщил лоб и принюхался.

— Я чувствую запах паразитов.

Мышатник снова забарабанил в дверь. Опять никакого ответа.

Фафхрд отстранил его и широким плечом нажал на дверь.

Мышатник покачал головой и ловким движением высвободил кирпич, который до этого казался неотделимой частью стены и дверного косяка. Он просунул руку в образовавшееся отверстие. Раздался скрип отодвигаемого болта, потом еще и еще раз. Он быстро вытащил руку, и дверь отворилась.

Но ни он, ни Фафхрд не ворвались в нее сразу, как намеревались сделать, ибо они чувствовали запах опасности, смешанный со все увеличивающейся вонью какого-то мерзкого животного и легким сладким тошнотворным запахом, хотя и женским, но не запахом женских духов.

Они едва могли видеть комнату в оранжевом свечении маленькой ночной печки. Но свечение это было необычным, а каким-то странным. Печь была явно перевернута и теперь стояла, прислоненная к стене, у которой находился камин, так что ее маленькая дверь была открыта и смотрела в этом направлении.

Но сам по себе этот неестественный угол падения света внушал впечатление вывернувшейся вселенной.

В оранжевом свечении вырисовывались ковры, странно сморщенные в некоторых местах, так что в них виднелись черные круги в ладонь величиной. Они заметили свечи и эмалевые шкатулки, разбросанные под колоннами, и две низкие неправильной формы груды: одна у камина, другая — на золотом ложе, частично на полу возле него.

От каждой груды на Фафхрда и Мышатника смотрели бесчисленные пары широко расставленных, огненно-красных глаз. На покрытом толстым ковром полу, по другую сторону камина, блестела серебряная проволока — упавшая серебряная клетка, но птицы не пели в ней любовные песни.

Послышался звонкий звук металла — Фафхрд проверил, хорошо ли двигается в своих ножнах Серый Прутик.

И как будто этот звук послужил к атаке, каждый из них мгновенно выхватил шпагу и плечом к плечу они вступили в комнату, вначале неуверенно, нащупывая каждый шаг.

Едва послышался звон вынимаемых клинков, как крошечные огненно-красные глазки заметались и забегали, и теперь по мере того, как мужчины все дальше проходили в глубь комнаты, обладатели этих глазок и маленьких стройных тел с длинными голыми хвостиками тоже пришли в движение. Каждое существо устремилось к одному из черных кругов на коврах и исчезло.

Отверстия явно были крысиными, недавно прогрызенными в полу и коврах, а красноглазые существа — черными крысами.

Мышатник и Фафхрд устремились вперед, рубя их в бешенстве и отчаянии. Но настигли они немногих. Крысы разбегались с невообразимой быстротой. Большая их часть исчезла в дырах стен и у очага.

К тому же при первом яростном ударе Фафхрда шпага прошла сквозь пол, а когда он сделал третий шаг, раздался хруст, и он провалился ногой в пол по самое бедро.