Вбежавшие собаки резвились со мной во всю. Мы явно нравимся друг другу. Посидели немного на диване и пошли вскоре за стол. На маленьких тарелочках уже лежала закуска, состоявшая из нескольких креветок, пары кусочков огурца, пару ломтиков помидор, ломтиков вкрутую сваренного яйца. Не помню относительно хлеба.

Уле предложил для начала белое немецкое вино и разлил его в высокие узкие бокалы. Вино оказалось весьма вкусным и совсем не кислым, то есть хорошо сладимым. Правда, на мой взгляд, винного аромата почти не было. Скорее напоминало просто напиток. Затем Алис принесла поднос, на котором лежала оленина с овощными приправами. Длинной ложкой и вилкой я взял кусочки мяса, цветную капусту, помидорчики. Затем появился сосуд с варёным картофелем, и потом Алис принесла соусницу с соусом.

На столе была тарелка с маринованными маленькими луковичками.

Очень вкусные. Была бы водка — цены бы им не было. Стояли и норвежские маринованные огурчики. Но я знаю, что они мне не нравятся, ибо это ничего общего с нашими маринадами не имеет: огурцы очень сладкие, а мы любим солёные. Тут же стояла тарелочка с паприкой и другая — с зелёными маслинами.

Я попользовался только лучком. Уле разлил в другие более широкие бокалы красное вино. Оно меня не впечатлило особенно, поскольку настоящего винного аромата и вкуса не имело. Это, наверное, было французское столовое вино с обычными консервантами.

Чуть позже, когда мы съели первую мясную подачу, Алис повторила поднос оленины с приправами, а Уле разлил в маленькие рюмочки портвейн замечательного качества. Как выяснилось, на бутылке написано было десять лет выдержки, но сама бутылка стояла у Уле ещё лет десять. То есть португальский портвейн оказался с чудной выдержкой, сохранивший и замечательный аромат и богатый вкус: мягкий, почти не ощущается терпкость, сладкий.

Разговор вёлся сначала о моей книге. Я рассказал вкратце её трагическое содержание. Попутно поговорили о Соколове и его семье. Затем Уле перешёл на немецкий, чтобы включить в беседу и Старкова. Потом обсудили статью в газете. Я пояснил ситуацию. Уле, как всегда, старался защитить систему капитализма, но в данном случае это не получилось, так как дело было в другом. Но он не верит, что Цивку снимут, полагая, что я как обычно живу в нереальном мире фантазий. Так он думает обо мне.

Между тем Алис сказала, что цены в Лрнгиербюене всё время растут.

Жизнь стала очень дорогой. Раньше они платили за квартиру (а я помню, что на была почти такая же, как сейчас) четыре тысячи крон, а сегодня платят двенадцать тысяч. Уле, оказывается, владеет домом не сам, а с двумя другими вкладчиками. То есть у него одна треть. И хоть арендаторы — туристическая компания СПИРТА и прачечная платят за аренду, но эти доходы пока не покрыли сделанные вложения, связанные с займом денег. Понятно теперь, почему Уле многое делает сам во время ремонта помещений, в которых они хотят сделать жилые квартиры для сдачи в аренду.

Алис менее оптимистична, чем сам Уле, который всегда хочет казаться богатым и преуспевающим бизнесменом. Алис говорит, что они надеются на успех от сдачи в аренду помещений, но не уверены в этом. Я вспоминаю, что год назад Уле занимался крышей другого дома ближе к центру, но забыл спросить об этом. Видимо, там что-то не получилось.

Съев, сколько могли, мы пересели на диван, где вскоре были поставлены чашки. Старков и я хотели чай. Я пошёл на кухню показывать Алис, как у нас готовится чай, поскольку она вообще-то приготовила кофе, полагая, что мы будем пить его с коньяком. Но я сказал, что коньяк пойдёт и с чаем.

Алис нашла у себя чай не в пакетиках, и я показал, как его заваривают.

Уле сначала спросил, будем ли мы пить армянский коньяк три звёздочки, но выпуска чуть ли не двадцатилетней давности. Мы со Старковым согласились, что это должно быть хороший коньяк, тогда Уле сказал, что прибережёт его до следующей нашей встречи, а сегодня будем пить французский коньяк.