Ян Флеминг. Шпион, который меня любил
Джеймс Бонд - 10
Моим читателям
То, что вы прочтете дальше, я обнаружил однажды утром на своем письменном столе. Как вы увидите, это история, рассказанная молодой женщиной,
очевидно, красивой и не столь уж неискушенной в искусстве любви. Как следует из ее рассказа, она, видимо, была не только увлечена романтической
любовью, но и вовлечена в рискованное дело тем самым Джеймсом Бондом, чьи подвиги на ниве секретной службы я сам время от времени описываю. К
рукописи была прикреплена записка, под которой стояло имя – «Вивьен Мишель». Содержание записки убедило меня в том, что все написанное –
чистейшая правда, откровение души.
Мне было весьма интересно взглянуть на Бонда под совершенно другим, так сказать, углом зрения, и, получив разрешение на некоторые незначительные
нарушения Закона о государственной тайне, я с большим удовольствием помог опубликовать эту рукопись.
Ян Флеминг
1. Испуганная кошка
Я убегала. Убегала из Англии, от своего детства, от зимы, от вереницы случайных, малопривлекательных любовных приключений, от немногочисленных
предметов мебели и кучи поношенной одежды, которые окружали меня в моей той, лондонской жизни.
Я убегала от серости, затхлости, снобизма, боязни невидимых горизонтов, от собственной неспособности вырваться вперед в этой крысиной гонке –
хотя я и очень привлекательная крыса. В действительности же я убегала почти ото всего. Кроме закона.
Я пробежала довольно длинный путь – чуть ли, с небольшим преувеличением, не половину экватора. Физически я преодолела путь от Лондона до Дрими
Пайнз Мотор Корт, который находился в десяти милях к западу от Лейк Джордж, знаменитого американского туристического курорта в горах Адирондака,
– огромном пространстве, покрытом скалами, озерами и сосновыми лесами, которые составляют большую часть северного района штата Нью Йорк. Я
начала путешествие первого сентября, и вот уже наступила пятница тринадцатого октября. Когда уезжала, мрачная и надменная кленовая аллея на моей
улице была зеленой настолько, насколько деревья могут быть зелеными в Лондоне в середине августа. Здесь же, среди миллиардной армии сосен,
марширующих на север к канадской границе, настоящие дикие клены полыхали, как разрывы шрапнели. И я почувствовала, что вся я, или во всяком
случае моя кожа, сильно изменилась, преобразилась: зловещий бледно желтый цвет, свойственный многим в той лондонской жизни, сменил здоровый
естественный цвет, который появляется, если проводишь много времени на воздухе, рано ложишься спать и делаешь множество других милых, но скучных
вещей, составляющих часть моей жизни в Квебеке еще до того, как было решено, что я должна ехать в Англию чтобы стать «настоящей леди». Конечно,
цвет лица, свойственный физически здоровым и жизнерадостным людям с румянцем во всю щеку, нынче не в моде. Я даже перестала красить губы и
делать маникюр, но для меня это было все равно что сбросить искусственную кожу, стать самой собой. Глядя в зеркало, я была по детски довольна
своим внешним видом и мне вовсе не хотелось рисовать какое то другое лицо на своем собственном. Я не хвастаюсь. Мне нужно было убежать от себя
такой, какой я была последние пять лет. Не то, чтобы я была так уж довольна собой, но ту, другую, я ненавидела и презирала и рада была
отделаться в том числе и от ее лица.
Радиостанция УОКО (могли бы придумать название поблагозвучней), ведущая передачи из Олбани, столицы штата Нью Йорк, от которой я находилась
милях в пятидесяти к югу, сообщила время: шесть часов.
|
