«Красноармейцы», уже заявившие о себе в мире несколькими жестокими и дерзкими акциями, действовали спокойно, точно и расчетливо с присущим им немецким педантизмом. Пока белокурый, осуществлявший, вероятно, руководство акцией, караулил заложников, которые были переведены в одну из задних комнат банка, коренастый Клотц пошел проверять планировку здания, слазил даже на чердак и осмотрел все ходы и выходы. Белокурый сидел на стуле, положив автомат на колени и курил, не спуская глаз с кучки людей, разместившихся напротив него на диване. На всех заложников надели наручники, предусмотрительно припасенные террористами и извлеченные ими из большой спортивной сумки. Дама из кассы постепенно пришла в себя от первого шока и, как кролик, обреченный на ужин удаву, ждала своей участи. Ее коллега, старший клерк банка, с досадой думал о допущенной им час тому назад непростительной оплошности: заведующий филиалом предложил ему съездить в центральное отделение по одному срочному делу, но он попросил время подумать, а потом шеф не стал ждать и уехал в город сам.

Фрам оказался рядом с полицейским и искоса бросал на него изучающий взгляд. Он вполне прилично владел немецким языком и из разговора белокурого с Клотцем понял, почему этот датчанин оказался с ним рядом в банке. Так значит, они его все таки взяли в серьезную разработку и передали датчанам. Это был еще не провал, не арест, но опасность была совсем рядом. Олицетворенная опасность сидела на диване и тоже мучительно сосредоточенно думала о том, как найти выход из создавшегося положения.

Пришел коренастый и тоже закурил. Оба террориста теперь пускали дым и тихо переговаривались между собой, словно проводили время на очередном дежурстве на каком нибудь продовольственном складе, который им поручили охранять отцы командиры от зловредных партизан. «Здорово все таки у немцев получаются роли охранников, надсмотрщиков и надзирателей», – подумал Фрам.

– Вот так они тридцать пять лет тому назад караулили, наверное, моего отца, попавшего в плен во Франции, – произнес он вслух как бы про себя. У него чуть не вырвалось, что отец был взят в плен в 1941 году у эстонского острова Сааремаа во время перехода Балтийского флота из Таллина в Ленинград и четыре года провел в концентрационном лагере на севере Норвегии.

Датчанин, не поворачивая головы, тоже, как бы размышляя вслух, произнес:

– А мой отец был насильно завербован ими в датский батальон, но по дороге на восточный фронт дезертировал, был пойман и отдан под трибунал.

Наступило тягостное молчание, прерванное резким телефонным звонком. Белокурый подошел к аппарату, взял трубку, внимательно выслушал, что говорили на другом конце провода, и ответил:

– Нет, наше требование остается прежним: освобождение товарищей, вертолет, беспрепятственный вылет из Дании. – Он посмотрел на часы: – До критического часа осталось четыре с половиной часа, – и бросил трубку. – Они предложили нам освободить заложников, обещая взамен выпустить нас из страны, – сообщил он содержание разговора своему напарнику. Тот в ответ только ухмыльнулся.

– Мне нужно в туалет, – произнесла вдруг первое за полтора часа слово кассирша.

– Клотц, проводи ее быстренько и начинай обход. Я тебя сменю через пятнадцать минут.

Коренастый повел даму в туалет; в комнате опять повисла тягостная тишина. Клотц вернулся с дамой обратно, защелкнул на ней наручники и ушел.

– Как же вы так неосмотрительно дали себя заманить в ловушку? – спросил Фрам соседа, не поворачивая головы. – Вы ведь, как я понимаю, профессиональный полицейский.

– Профессиональное, знаете ли, любопытство и подвело меня. – По губам датчанина пробежала усмешка. – Да и вы, сдается мне, не планировали такой поворот событий. Кстати, что вас то привело в эту тихую заводь? Неужели для уважаемого иностранца не нашлось банка поближе к центру города?

– Давайте знакомиться.