До отправления цеппелина было еще полчаса. Дул легкий южный ветер. Штурмфогель подошел к ограждению, оперся о перила и стал смотреть на город.

Вон – здание «Факела». Вон – Цирк. Родной ангар не виден за кронами высоких дубов. Зоопарк, веселое место… Бездна – глубокий обитаемый провал, этакий подземный город. Без провожатых туда лучше не соваться… И позади Бездны – высокий холм и призрачная крепость Абадон – все, что осталось от попытки девяти сумасшедших раввинов бросить вызов фюреру. На треть горизонта вправо – начинается Темный Замок, место со своими делами и законами; там правят древние Маги; там обитает фюрер. Темный Замок отсюда, с башни, похож на исполинский старинный броненосец, вкопанный в землю; по мере приближения (Штурмфогель знал это) картина будет меняться: наклонные стены сначала поднимутся вертикально, обрастут зубцами и башенками, нависнут над головой, потом, словно на фотобумаге, проявятся рвы И мосты – и вдруг в какой‑то неуловимый момент стены сомкнутся за спиной…

Там все иначе, в этом Темном Замке. Внутри он необъятен. Во всех смыслах.

Штурмфогель еще постоял немного, пытаясь надышаться впрок первым весенним ветром, и пошел к трапу цеппелина.

В каюте он лег на легкую откидную койку, заказал стюарду две бутылки красного полусладкого вина и углубился в изучение досье сотрудников Спецотдела. Двести листков тонкой рисовой бумаги, мелкий шрифт… но качество печати отменное. На фотографиях даже различимы тонкие черты лиц.

Расстрелян… расстрелян… расстрелян… покончил с собой… расстрелян…

Что у русских здорово, подумал Штурмфогель, так это умение хранить тайны. Ведь так никто и не выяснил, что именно происходило у них в конце тридцатых. Да и не только в конце. А ведь происходило что‑то космическое…

Ладно. Займемся этим, когда кончится война.

Смотри‑ка: «Смерть в результате несчастного случая»… И что характерно – умер одним из последних, уже в сорок первом. Правда, уволен из кадров в конце тридцать девятого за критику советско‑германского сотрудничества. Ух ты, а послужной список‑то какой: Китай, Испания, Германия, США, Мексика… Да, и таких вот специалистов – в отстрел. Штурмфогель не сомневался, что «несчастный случай» ему устроили полуколлеги, «соседи» – так в «Факеле» называли разведку Шелленберга и гестапо. Наверное, и в Спецотделе существовал какой‑то эвфемизм для НКВД и НКГБ…

Цеппелин отчалил так плавно, что только по наросшему звуку моторов Штурмфогель догадался: плывем.

Ираклион, 12 февраля 1945. 14 часов

…Потом члены экипажей В‑26, выполнявшие рутинные прыжки со средних высот из салона С‑47 (прыжки эти не имели ни малейшего практического смысла, но их положено было совершить, и все), рассказывали, что майор Джейкс, инструктор‑парашютист, имеющий за плечами более десяти тысяч прыжков, был чем‑то глубоко подавлен, но виду старался не показать. В самоубийство никто не поверил, однако не находилось объяснений, почему это он вдруг пронесся, обгоняя всех уже выпрыгнувших, безвольно мотаясь в потоке воздуха, и не сделал даже попытки раскрыть парашют, отлично уложенный и вполне исправный. И никто из тех, кто выполнял эти злосчастные прыжки, не осмелился поделиться с друзьями странным гнетущим ощущением: что в салоне, кроме парашютистов и инструктора, был кто‑то еще…

Потому что никто не хотел отправляться на прием к психу‑психологу, рыдавшему этой ночью на весь лагерь.

Волков же прямо с аэродрома поехал в Ираклион. Надо же, этот дурень майор осмелился угрожать ему… в суд он подаст… Ха! Эти американцы…

Неподвижное тело заместителя коменданта ожидало его в собственной теплой – и уже, наверное, мокрой – постели.