Лёлю с Лесей я не видела — они теперь были на другом курсе, да и в академии, как говорили, почти не бывали — но однажды всё-таки ответила на их сообщения. На концерт, конечно, не пришла, но хотя бы поговорили. О пустяках.

А ещё как-то раз встретила Пашку. Случайно, хотя Москва большая. Равнодушно улыбнулась в ответ на его радость по поводу моего выздоровления и сказала, что тороплюсь. Так и разошлись.

Я выбросила один календарь. Потом второй. Анализы были в норме. Больше не нужно было ездить в больницу — поддерживающие ремиссию лекарства мама колола мне дома сама. Кровь я теперь сдавала не раз в неделю, а раз в месяц. Среди новых однокурсников у меня появились новые приятели. Не друзья, не любимые — обжегшись на молоке, я дула на воду — но уже что-то.

Моя прошлая жизнь, жизнь приговорённой к смерти, осталась в прошлом. И, пусть в ней остались также и «Магия», и Пашка, я о ней не жалела.

Потому что, хоть здравый смысл убеждал меня, что мне померещилось — но я знала, что в той жизни был он.

И я боялась воспоминаний о том, как меня тянуло к тьме в его глазах.

Я хотела бы закончить на этом месте. Правда хотела бы.

Но я услышала его ещё раз.

Когда я услышала его в пятый раз, я читала. Просто читала, лёжа на своей кровати, закинув ногу на ногу, периодически отправляя в рот дольку мандарина, а потом поглаживая за ухом довольного Марса, мурчащего, как трактор.

Я перелистнула очередную страницу, когда вдруг заметила какое-то движение в дальнем углу.

Я подняла взгляд — и книга выпала из моих рук.

Свет торшера бросал золотые блики на пепел его волос, но не отражался в его глазах, тёмных и бархатных, черневших на белом лице — а бордовые губы кривила знакомая улыбка.

— Не ждала? — мягко произнёс он, наблюдая за мной, прислонившись спиной к балконной двери.

Марс, не прерывая мурчания, лениво поднял голову. Он не вскочил, не зашипел и не выгнул спину: только сощурил жёлтые глаза, глядя сквозь моего визитёра.

Врали все слухи про кошек…

— Уходи, — выдохнула я.

— Боюсь, это не тебе решать, — он вздохнул. — Да и не мне. К сожалению.

Я зажмурилась, прикрыла глаза руками:

— Убирайся!

Тишина.

Я опустила ладони.

В комнате никого не было.

Я встала, предоставив Марсу развалиться на моей подушке, и подошла к окну — за которым ранняя тьма осеннего вечера омывала горящие фонари, белые и холодные, а ветер баюкал краснеющие клёны.

Я думала о том, что прекрасно себя чувствую. Нет, последние пару дней меня беспокоила лёгкая головная боль и небольшая слабость, но это вполне могла быть реакция на перемену погоды. Никаких кровоточащих дёсен и абсцессов во рту, как в прошлый раз.

Я думала о том, что нечему было провоцировать рецидив. О том, что где-то в поликлинике лежат мои прошлые анализы, мои бумажные щиты, раз за разом защищавшие от страшного диагноза.

А ещё я думала о том, что сейчас мой мозг не был затуманен даунорубицином.

Когда следующим утром я вернулась из поликлиники, дом встретил ароматом блинчиков с мясом — и мамой, которая спросила, куда это я бегала в восемь утра.

— Анализы сдавала, — тихо ответила я.

— Ещё раз? Только на прошлой неделе ведь ходила!

— Я… на всякий случай.

— Ну и правильно, — папа, как раз вошедший на кухню, одобрительно потрепал меня по плечу. — Чего тебе лишний раз палец уколоть! А осторожность не помешает.

— Да, — я села за стол, сжала в озябших ладонях кружку с чаем. Уставилась на календарь, отчитывавший третий год моей новой жизни.