Помню только, что даже холод перестал для нас быть таковым. Всю ночь мы с ужасом прождали, что вот сейчас дрогнет под чьей-то неведомой силой избушка, распахнется, несмотря на задвинутую щеколду, старая дверь и…

    Однако ничего не случилось, и мало-помалу наступило утро, да такое светлое, чистое, звонкое, что вскоре все происшедшее ночью - да и сама ночь! - показалось нам просто сном, далеким-далеким и уже несерьезным…

    Мы выбрались из своего произвольного заточенья на волю.

    Лес пел и звенел, радуясь новому дню.

    Бум, бум, бум! - барабанил дятел на сухостоине.

    -  Тиу-ти, тиу-ти! - подавала знать о себе из ельника рябушка, а рябчик ей восторженно отвечал:

    -  Фию-фию, фиють-тию!

    Прилетела рыжая сойка, уселась на крышу избушки и, разглядывая нас, задергала кокетливо своей хохлатой головкой, озорно поблескивая любопытным глазом.

    Мы двинулись в ту сторону вырубки, куда вчера не удосужились заглянуть.

    То и дело нам стали попадаться грибы, правда, не свежие, а уже подвяленные, а то и сухие, и не на земле, а на ветках деревьев, на их острых сучках.

    -  Белки на зиму запасли, - объяснил я удивленному Славке. - А вот те грибочки, что на пеньке разложены, - это барсук, известный аккуратист, позаботился…

    -  Все-то ты знаешь!

    -  Это мне дед Усков объяснил.

    -  Стоп! - блеснул вдруг своими верткими глазками Славка, вновь став бесшабашным, непредсказуемым смельчаком. - А почему мы прошли мимо того осинника, за которым ночью светящийся призрак нас напутал? Что там, интересно, сейчас? Пошли, поглядим!

    Я не возражал.

    Мы вернулись.

    И что бы вы думали?

    Точно на том месте, где ночью горел синеватым огнем человеческий силуэт, сейчас торчал высоченный, двухметровый остаток сломленного древесного ствола, от полу и до щербатого верха облепленный тугими опятами.

    …Только многие годы спустя, будучи уже пожилым, я узнал, что грибницы опят могут светиться во тьме.

    Точно так, как гнилушки.

    Март 1999 г.

    ВСТРЕЧА У ОЗЕРА

    Я только что вышел из кедрача, по которому в бесплодном поиске ранних июльских маслят отмахал километров с десяток, и, усталый, спустился по откосу в пойму Кети, к тихой воде небольшого сонного озера.

    Зной стоял нестерпимый, и мне захотелось напиться.

    Напившись, я сбросил куртку и сапоги и с удовольствием присел на прохладную травку почти у самой кромки глинисто-песчаного берега. Взбаламученная мною вода в заводи вскоре успокоилась, посветлела, и по ее зеркальной поверхности снова запорскали молниеносные водомерки. Появились черные, блестящие на солнце жучки-вертячки, завертелись в бестолковом хороводе в сторонке от водомерок.

    Я взмахнул нарочно рукой - нырь! - и нету вертячек. Потом опять враз появились и опять завертелись.

    А над головою потрескивали прозрачными крыльями виртуозы-стрекозы. Повиснет в воздухе иное темно-синее или бронзово-золотое чудо и висит какое-то время неподвижно, но вдруг юрк круто вниз или вбок и опять висит, как ни в чем не бывало. Только слышится треск, будто кто-то шелестит фольгой.

    Вокруг был свой удивительный мир, настолько не похожий на нашу привычную повседневность, что мне в какой-то миг показалось, будто попал я на совершенно другую планету, и я восторженно и глуповато предался праздно-бездумному созерцанию.