Из имений многих наших высших государственных людей всегда отпускались щедрые взятки на чиновников, и деньги эти сносились прямо по отчетам, как жалованье, в расходные статьи, и при поверках и опеках статьи эти читались гласно и громко и никого не смущали.

А взятка все-таки была запрещенное преступление.

В одном из наших больших губернских городов был в довольно недавние годы начальником добрейший и благодушнейший престарелый князь (ныне уже умерший), и там же, в том же самом городе, был городовой врач, из евреев, что называется, преестественнейшая каналья. На чиновника этого до старика-князя доходили беспрестанные жалобы, а во время одного рекрутского набора скопилось их столько, что добрый князь не выдержал и сказал:

– А, с этим, стало быть, надо что-нибудь того… надо что-нибудь сделать.

– Не будьте с ним так мягки, ваше сиятельство, – отвечал ему его советник и правитель.

– Да, да, да… стало быть, нельзя… Позвать его ко мне, и вы увидите, черт меня возьми, мягок ли я… увидите.

Через полчаса правитель докладывает, что виновный лекарь явился и ждет в приемной.

– А, он, стало быть, там! Нет, сюда его, сюда его, в кабинет… а вас прошу постоять вот тут за ширмой… Вы говорите, что я мягок, стало быть, слаб… Вот вы увидите, как я слаб…

Вошел преступник; князь на него так и накатился.

– Вы, – говорит, – взятки брать!

– Беру, ваше сиятельство, – отвечает доктор.

– Как, что?.. Что такое я слышу? – испугался князь.

– Да вы изволите спрашивать, беру ли я взятки? – начал пояснять врач. – Так я вашему сиятельству докладываю, что действительно беру.

– Да как же вы, стало быть, смеете?

– Позвольте мне объяснить это? – спрашивает врач.

– Объясняйте, черт возьми; объясняйте!

– Все объяснение в двух словах, ваше сиятельство: жалованья получаю сто двадцать рублей в год, но и тех не беру, а отдаю управе; медицинской практики не имею за недостатком времени, от науки отвык, тройку лошадей содержу для езды по городу с происшествия на происшествие, нанимаю от себя фельдшера, содержу семью, плачу жалованье прислуге и даю на содержание управы. Откуда мне все это взять, ваше сиятельство? Я бедный человек и служу правительству даром.

Князь смутился, и врожденное его добродушие взяло верх над его напускной строгостью.

– Но все-таки, – заговорил он, поворачиваясь спиной к портьере, – но все-таки… это того… вы, стало быть, того… всякий день делаете постоянно преступления… Ведь этак нельзя, это запрещено законом.

– Ваше сиятельство, в России все постоянно делают беспрерывные преступления.

– Да это вы того… стало быть, как вы смеете! – опять закипятился князь. – Я, сударь мой, я первый, я никогда не делаю преступлений.

– Вы их при мне, ваше сиятельство, совершили более пятнадцати.

– Что, что такое?.. Я… пятнадцать преступлений в пятнадцать минут?.. Вы – сумасшедший.

– Никак нет: вы во все время, что со мною говорите, изволите зажигать спички… Вон их пятнадцать брошено…

– Да, они гаснут; но это для вас не оправдание.