Прижимая к себе голову необычно крепко спящего Эктора, Наташа оглядела растерянного Димана, пока ничего не понимавшую Свету – а кот вообще сидел на дне овражка, наблюдая за чем то, что ему было более любопытно, чем людям. И, собравшись с мыслями, жёстко сказала:

– Элфрид, вы знаете, куда нам сейчас?

– Да да, – всхлипывая, ответил старик, поднимаясь с коленей, на которых сидел, выглядывая над краем овражка. – Пойдёмте. Дорогу я знаю.

Диман молча подхватил сумки, с которыми он бежал сюда, а Света окликнула Шастю. И они все последовали за стариком.

Глава 3

Шли до безопасного, защищённого, по словам старика, места долго, не один день. И в первый же из дней Наташа до позднего вечера продолжала молча психовать, что не догадалась сразу осмотреть потолок того сарая. А вдруг там оставался ход назад – в свой мир?

Первые часы пути ознаменовались тем, что, выждав, когда всадники поджигатели пропадут из виду, Элфрид повёл всех через равнину – к лесу и подальше от деревни. Выяснилось: равнина только казалась не слишком просторной, как и лес оказался о очень далеко от сарая, хоть и смотрелся близким. А когда появились признаки вечера: тени в лесу стали чёрными и густыми, а заодно похолодало, – старик, уставший, но молчавший о себе, предложил устроить привал.

Обрадовались все. Наташина сумка с припасами съестного хоть и была не очень тяжёлой, но Диман устал от слишком медлительного шага спутников: поначалу то Наташа шла довольно бодро, но груз в виде Эктора вскоре прочувствовала и начала не идти, а тащиться. Про старика и говорить нечего. Он даже не плёлся, а ковылял, часто замирая на месте, чтобы отдышаться. Диман нашёл ему нормальный такой сук, достаточно ровный и крепкий, чтобы приспособить его под посох. Поэтому старый эльф частенько опирался на этот посох, буквально наваливаясь на него.

Правда, Элфрид пообещал, что после ночного привала он придёт в себя и зашагает быстрее. Света шла тоже сначала бодро, как на прогулке – без груза то. Но через несколько часов начала отставать и запинаться обо все мелкие преграды. Хуже всех приходилось, как ни странно, коту. Привык дрыхнуть целый день, а здесь – сплошная шагистика! Не успели пройти опушку, как Шастя нагло стал проситься на ручки, подбегая то к одному путнику, то к другому, а уж когда кто то останавливался отдышаться, так кот вставал на задние лапы, обнимал его за ноги и умоляюще смотрел в лицо. На что Наташа назидательно сказала ему:

– Вот отощаешь вдвое – понесём. А пока – терпи.

А сама чуть не заплакала от жалости.

Привал устроили у лесного ручья.

Старик велел набрать сухостоя и уложить его кучей на глинистом бережке, благо тот был сухим. Под руководством старика коряги и сухие сучья были уложены удобно, чтобы топливо не разлеталось. И он поджёг его так, что даже падающая от усталости девочка оживилась, открыв рот – и глядя на руки Элфрида. А потом задрала голову кверху – на открывшийся в черноте густого леса купол света со сверкающими искрами, то и дело взлетавшими к мелькавшим в том же сумрачном свете ветвям.

Наташа, стоявшая всё время подготовки к теплу со спящим, обнимая её за шею, Эктором на руках, наконец сумела сесть на выкаченное Диманом небольшое бревно. Впрочем, не бревно – то то обычно гладкое, обструганное хоть немного и часто без коры. А тут – с сучками по всей поверхности. Как, вообще, Диман сумел его перекатить к костру… Мальчишке и так пришлось поработать больше всех – так, что он осунулся страшно. До слёз было жаль и его, уставшего до дрожавших (Наташа заметила) рук.

Когда все расселись вокруг костра (а кое кто и свалился прямо на подсохшую глину), к удивлению пришельцев из иного мира, Элфрид вынул из глубокого кармана завёрнутый в тряпицу кусок сыра. И развёл руками:

– Воды на чай вскипятить не в чём.