Марианна рыдала, уткнувшись в его теплую грудь. Тихо чертыхнувшись, Хадсон вынес ее из ванной, укутал пушистым банным полотенцем и усадил к себе на колени, устроившись в большом кресле.

— Не надо, любимая! Не плачь! Все хорошо!

Марианна слышала его, но не могла остановиться: скорбь и отчаяние всех последних недель (или, может быть, лет) рвались наружу и требовали выхода.

Хадсон гладил ее по голове, по горячим щекам, ласкал и убаюкивал, как ребенка. Марианна плакала, пока не кончились слезы, и наконец с последним жалобным стоном прильнула к его груди.

— Знаешь, я немало прожил на свете, но ни разу не встречал женщину, которую бы так расстраивала перспектива лечь со мной в постель, — заметил Хадсон. В глубоком звучном голосе его звучала добрая и грустная улыбка.

Марианна молча зарылась лицом в его мохнатую грудь.

— Анни, послушай меня, — хрипло заговорил он. — Я не знаю, что тебя так пугает, но могу подождать. Если ты боишься близости, может быть, тебя кто-то обидел или напугал в прошлом… пойми, Анни, хоть мы теперь муж и жена, я не собираюсь ни к чему тебя принуждать против воли. И ты не обязана делать то, чего не хочешь. Я хочу тебя, это правда, но хочу тебя всю. И тело твое, и сердце, и душу. Я подожду, пока ты не будешь готова. Пойми, тебе нечего, абсолютно нечего бояться!

«Если бы он только знал!»

— Ты не понимаешь! — Она подняла на него заплаканные глаза — два зеленых океана боли. — Все так запуталось! Но поверь, я хочу тебя!

— Анни! — простонал Хадсон. — Я не намерен торопить тебя, но, когда держу тебя в объятиях, не владею собой! — Он попытался отстранить ее, но Марианна крепче вцепилась ему в плечи.

— Не надо больше разговоров! — Она приблизила губы к его рту. — Я хочу тебя. Я не боюсь тебя, Хадсон, и никогда не боялась!

— Анни, это не игра! Если я поцелую тебя, то уже не смогу остановиться! Черт побери, я так долго ждал…

— Знаю, знаю! — Его нежность и понимание стали последней каплей, растопившей ледяной барьер: поток любви и желания подхватил Марианну и понес заветной тропой. Она хотела Хадсона, нуждалась в нем; она не думала о том, хорошо это или дурно, но помнила только одно: сегодня они стали мужем и женой. — Хадсон, я так хочу тебя! Так люблю.

Хадсон поднялся, держа ее на руках; полотенца соскользнули, и в огромном зеркале на стене Марианна увидела, как растет его тщетно сдерживаемое возбуждение. Он впился в ее губы: поцелуй его, полный сладкой горечи, заставил Марианну застонать и крепче прижаться к нему в поисках еще большей близости. Она смутно ощутила, что Хадсон куда-то несет ее.

Уже в спальне, когда он уложил ее на благоуханное покрывало, Марианна открыла глаза и с любовью прошептала его имя.

— Ты так прекрасна! — тихо ответил Хадсон, не отрывая от нее глаз. — Первый раз это должно быть медленно и нежно — но я так тебя хочу.

Опустившись рядом с ней на постель, он покрыл ее тело осторожными, но чувственными поцелуями. Марианна содрогалась и извивалась в его объятиях; ей не верилось, что все это происходит с ней, что это ее тело вдруг зажило особой, отдельной от разума жизнью, что это ее сердце наслаждается каждым прикосновением любимого.

Нежные мужские руки и губы исследовали каждый дюйм ее тела. От обжигающего желания у Марианны кружилась голова, а все тело ныло, стремясь к чему-то большему. В самой сердцевине ее существа стало жарко и влажно, но Хадсон все еще медлил.

По своей неопытности Марианна не понимала, какое усилие над собой требуется ему, чтобы сдержать прилив страсти и доставить ей удовольствие. Она знала лишь одно: если сейчас рухнет небо и весь мир полетит в тартарары, она этого и не заметит.