И тогда Кубу встал и спустился из дупла, отрезвленный,
почти разочарованный.
"Проклятье жреца -- ничто", -- с удивлением подумал он и
занялся поиском пищи, а когда утолил голод и ощутил, что
жизненные токи вновь побежали по телу, в душе его вновь
пробудились гордость и ненависть. Теперь он уже не хотел
возвращаться к своим. Теперь он хотел быть одиночкой,
изгнанником, тем, кого ненавидят, тем, кого жрец, безглазая
тварь, проклял в бессильной злобе. Он хотел быть одиноким,
всегда одиноким, но прежде хотел совершить свою месть.
И он шел и думал. Он раздумывал обо всем, что когда-либо
пробудило его сомнение и оказалось обманом, но больше всего --
о барабане жреца, о его празднествах, и чем дольше он думал,
чем дольше он был один, тем яснее он видел: обман, да, все было
обман и ложь. Поняв же это, он продолжал думать и всю свою
обострившуюся недоверчивость обратил к тому, что почиталось
истинным и священным. Что такое хотя бы бог леса или лесная
священная песнь? И они -- ничто, и здесь обман! И, преодолевая
ужас в душе, он запел лесную священную песнь с насмешкой, с
презреньем, коверкая каждое слово, и он трижды выкрикнул имя
лесного бога, имя, которое никто, кроме жреца, не смел
произнести под страхом смерти, -- ничего не случилось, не
грянула буря, не вспыхнула молния!
Много дней и недель блуждал по лесу покинувший племя, на
его лбу над бровями пролегли морщины, взгляд стал острым. Он
совершил то, на что никто никогда не отваживался: вышел на
берег лесного потока при полной луне. Там он долго смотрел без
страха прямо в глаза отраженью луны, а затем и самой луне, и
всем звездам, и не стряслось никакого несчастья с ним. Ночь
напролет он сидел у воды, предаваясь запретным радостям света,
и пестовал свои мысли. Множество смелых и страшных замыслов
зародилось в его душе. "Луна -- мой друг, -- думал он, -- и
звезда -- мой друг, а старый слепец -- мой враг. И, значит, это
„за краем", может быть, лучше, чем наше „в лесу", и, может быть,
все, кто говорит о священности леса, тоже лгут!" И, опередив
многие поколения людей, однажды ночью он пришел к дерзновенной,
поразительной идее: можно связать лианами несколько древесных
стволов, сесть на них и плыть по течению. Его глаза блестели,
сердце билось гулко. Но идея осталась невоплощенной -- река
кишела крокодилами.
Итак, единственный путь в будущее: выйти за край леса,
если только у леса есть край, и отдаться во власть пылающей
пустоты, зловещей земли "за краем". Он должен выстоять перед
этим чудовищем -- солнцем. Потому что -- кто знает? -- не
окажется ли и древняя истина о том, что солнце ужасно, еще
одной ложью?
При этой мысли -- последней в стремительно быстром жарком
потоке -- Кубу охватила дрожь. |