— Уж не тот ли это скопец Соковников, что известен как меценат? — полюбопытствовал Семёнов.

— Судя по всему, тот самый, — кивнул чиновник.

— Что ж, Алексей Иванович, — удовлетворённо хмыкнул управляющий Комиссией, повернувшись к Шумилову, — Соковников этот, насколько я слышал, умер не так давно, так что никто вам никаких претензий на эти облигации не заявит. Владейте ими со спокойной совестью. Ну, а братца своего на путь истинный всё же наставлять не забывайте. Молодёжь, конечно, частенько ерепенится, мол, сама всё лучше всех знает, однако, спустя какое-то время правоту старших признает непременно!

Алексей с искренним чувством поблагодарил чиновника за оказанное содействие и из здания Государственной Комиссии погашения долгов прямиком направился на Большую Морскую улицу, в дом N 24, где помещалась столичная Сыскная полиция. В голове его роились мысли до такой степени интересные, что Шумилову просто необходим был собеседник, способный его выслушать.

Однако, ни Иванова, ни Гаевского на Большой Морской не оказалось. Поэтому Шумилов оставил у дежурного для них лаконичную — всего из трёх фраз — записку: «Любезные Агафон Порфирьевич и Владислав Андреевич! Имею весьма важные сведения по делу, которое вы ведёте. Вы сможете меня найти завтра в ресторане „Мандарин“ у Синего моста с часу до двух пополудни. Шумилов.»

«Мандарин» представлял собою маленький семейный ресторанчик, которым владели два брата-китайца. Располагалось это в высшей степени своеобразное заведение в полуподвальчике, украшенном и обставленном в китайском стиле: расписные бумажные фонарики, подвешенные над столиками на цепях, панно из рисовой соломки с изображениями китайских пагод, дворцов, цветущего лотоса, странно кривых деревьев и драконов. Посетителям надлежало размещаться за низенькими столиками на диванчиках с валиками вместо спинок. На полу под каждым столиком — циновки. Обстановка с одной стороны выглядела предельно простой и безыскусной, а с другой — весьма милой и уютной.

Помимо экзотичных с точки зрения любого европейца блюд и напитков — рисовой водки, разнообразных и порой весьма подозрительных морских деликатесов, завёрнутых в водоросли, всевозможных рисовых шариков и зелёного чая, в меню присутствовали более привычные для жителей Петербурга блюда — фруктовые и ягодные вина, овощные салаты с массой всяческих приправ, привычный чёрный чай и множество разнообразных яств из курицы, утки, фасоли и бобов.

Шумилов выбрал этот ресторанчик по причине его удобного расположения прямо на полпути от здания Сыскной полиции до его собственной квартиры на Фонтанке, а также ввиду сравнительно демократичных цен. Он справедливо рассудил, что сыщикам надлежит где-то обедать, так почему бы им не совместить еду с важным разговором?

Дожидаясь сыщиков, Шумилов не без любопытства понаблюдал за тем, что обычно либо оказывается скрыто от глаз рядового посетителя, либо мало его интересует — взаимоотношения внутри сообщества китайцев, работавших в обслуге ресторанчика. Главным распорядителем по залу — что-то типа классического метрдотеля — являлся пожилой коротконогий китаец с круглой, несколько бабьей фигурой, смешной, почти лысой головою и жиденькой бородёнкой, какую русский человек просто постеснялся бы и демонстрировать — до такой степени она выглядела куцей и неубедительной. Но, вероятно, сия деталь внешнего облика была чем-то особенно дорога её обладателю, поскольку бросалось в глаза то, сколь много усилий потрачено на уход за нею: каждая волосинка занимала приличествующее ей место в общем строе, каждая оказалась смазана каким-то ароматным маслом. Встречая нового посетителя, женоподобный метрдотель сгибался почти пополам и, не переставая кланяться, вёл его к одному из столиков. При этом круглая, как блюдо для фруктов, физиономия китайца прямо-таки излучала счастье и радушие, а пухлые коротенькие ручонки, сложенные на животе, придавали всей фигуре умилённо-елейный вид.