— Коли вопрос касался подозрения на сектантскую деятельность, то без Синода тут никак нельзя было обойтись. — заметил Шумилов.

— Именно так! Я отыскал отношение из надворного суда в Святейший Синод с просьбой дать справку о посещениях Михаилом Соковниковым Печорского монастыря. Якобы, один из его старцев являлся духовным отцом Михаила. Требовалось сего почтенного старца допросить относительно религиозных воззрений арестованного Михаила, дабы эти показания можно было представить суду. Оказалось, что старец умер и допрошен быть не может.

— Удачно как для Михаила Назаровича, правда? — прокомментировал Шумилов.

— Уж не то слово. Полагаю, что почтенный старец духовным отцом этого негодяя никогда и не был: Михаил это выдумал, зная, что известный монах скончался. Дальше интереснее: я отыскал копию показаний одного из священников Спасо-Преображенского собора — того самого, что на Преображенской площади, — к которому Михаил Соковников подходил для причастия. Вы ж понимаете, скопцы не могли совсем уж откровенно манкировать Православием — это обязательно бы привлекло внимание властей. Они иногда хаживали в церкви, выстаивали службы, исповедовались, подходили к причастию. Примерно в таких словах и оказался выдержан рапорт священника Спасо-Преображенского собора, в котором тот рассказал о Михаиле Назаровиче: да, дескать, бывал, да, жертвовал, немного, но и не менее других, в предосудительных высказываниях и поступках не замечен. Такая, знаете ли, очень нейтральная характеристика, из неё легко понять, что священник этот Михаила Соковникова толком и не знал. Но моё внимание привлекла любопытная формулировка в его показаниях: с момента появления в июле 1831 года Николая Соковникова братья стали посещать службы вместе.

— Почему это младший брат появился в июле 1831 года? — спросил Шумилов. — Ему к тому времени уже исполнилось десять лет, шёл одиннадцатый! Где же он находился раньше?

— Вот и меня это озадачило. Соковниковы со времён Петра Великого проживали в столице. Может, существует где-то ещё какая-то родня, но весьма далёкая. Родной брат Михаила никак не мог одиннадцать лет жить вне Петербурга.

— Вы хотите сказать… — Шумилов запнулся. — Николай, по-вашему, не родной брат Михаила?

Сулина молча кивнул.

— Стоп-стоп-стоп! Это же способно многое объяснить… — Алексей задумался. — Если это допущение считать верным, то весь антагонизм Николая к скопцам получает совсем иное объяснение!

— Тут самая хитрая заковыка вовсе не в антагонизме, — Сулина вздохнул. — Тут всё оказалось гораздо хитрее и запутаннее. Только понял это я чуть позже. Поначалу я просто принялся копаться в материалах, связанных с перекрещением людей, усыновлениями и сменой фамилий. Я и сам не знал толком, что хотел найти. Но, как говорится, дорогу осилит идущий. И отыскал таки!

— Что же именно?

— Я нашёл записку настоятеля небольшого храма в Новгородской губернии, датированную июлем 1831 года и адресованную обер-прокурору Святейшего Синода. Содержание этой записки уловить трудно, она нарочито выдержана в самых туманных выражениях. Смысл её таков: священник сообщает, что согласно указанию известного обер-прокурору лица, он выполнил обряд крещения, о чём оставил запись в метрической книге при храме, и выдал потребную справку. Теперь, имея в виду эту запись, можно сделать необходимое исправление в паспорте другого известного обер-прокурору лица. Ни одной фамилии в записке не упоминалось, о чём там идёт речь постороннему человеку понять вообще невозможно.