— Никогда не думал об этих братьях в таком… м-м… ракурсе, — задумчиво пробормотал он. — Продолжайте!

— Да я, собственно, всё сказал…

— Подождите, подождите, что-то в этом есть. Разница в возрасте косвенно может свидетельствовать о том, что братья от разных отцов или матерей…

— …либо вовсе неродные, — добавил Шумилов.

— Гм-м, и что же?

— Не знаю. Возможно, ничего. Но, возможно, именно это обстоятельство способно объяснить антагонизм братьев и ненависть младшего из них к скопцам.

— Пожалуй, мне следует покопаться в архиве, — задумчиво пробормотал Сулина.

— Я как раз хотел вас об этом попросить. Хотелось бы узнать, какой священник регистрировал крещение Николая Назаровича, у вас ведь должны храниться метрические книги ….

— И не только они! В нашем архиве наверняка отыщется журнал его преподавателя «закона Божия», ведь где-то же учил «закон Божий» маленький Коленька Соковников? в таком журнале по правилам должны содержаться характеристики на всех учащихся. — Да-да-да, это было бы очень кстати. Но у меня есть и другой вопрос, Михаил Андреевич. Насколько я знаю, в 1820 году Кондратия Селиванова сослали в Спасо-Евфимьевский монастырь, и петербургские скопцы затихли, попрятались с глаз подальше…

— Именно так и было, — подтвердил пожилой архивный служитель. — Насколько можно судить по тем синодальным делам, в которых упоминается Кондрашка, он под конец жизни совсем головою повредился. У скопцов появился догмат о постоянном перевоплощении Иисуса Христа, якобы, сначала Бог-Сын существовал в теле Государя Петра Третьего, затем — в теле Селиванова, после него — в теле Шилова и так далее. У Кондрашки мозги вконец набекрень съехали, а эти дураки, единоверцы его, были готовы поверить в любую ахинею.

— Вот-вот и я о том же. Но мне интересна судьба дома на Знаменской улице, того самого «Горнего Сиона», что стал для скопцов святым местом. Уж не скопцы ли его выкупили у молодого Николая Назаровича Соковникова? А может, он бесплатно им отдал особняк в знак некоего «откупа» от их притязаний на его миллионы? Можете ли вы, покопавшись в своих материалах, как-то меня по этому поводу просветить?

— Я поищу, непременно поищу, Алексей Иванович, — заверил Сулина. — Давайте-ка условимся с вами так: приходите ко мне домой, скажем, через неделю… то есть девятого сентября… адрес у вас есть?

— Да, Всеволод Гаршин говорил, что вы живёте на Гороховой, подле пересечения с Фонтанкой, по нечётной стороне…

— Вот-вот, второй двор, во втором этаже. Там меня все знают, кого ни спросите. Так что ввечеру и приходите. Посмотрим, что удастся отыскать про Николая Соковникова.

Сыскные агенты, разделившиеся для опроса возможных свидетелей по делу, снова встретились в здании сыскной полиции по Большой Морской, дом двадцать, менее чем через четыре часа. Путилина к моменту их возвращения на месте не оказалось, но едва только большие напольные часы в приёмной начальника пробили два часа пополудни, он энергично ворвался в помещение, с шумом распахнув двустворчатую дверь.

— А-а, вы уже здесь, голубчики! — недобро хмыкнул, оглядев своих агентов, и тут же распорядился, — ко мне в кабинет — оба!

Он пропустил сыщиков вперёд и на несколько мгновений задержался в дверях, отдавая какие-то распоряжения секретарю. Затем прошёл следом за агентами, бросил на письменный стол кожаную папку с золотыми уголками и тиснением по коже, через секунду извлёк из неё лист гербовой бумаги с фиолетовым оттиском большой печати.