— Ты, Петруша, болтун и подхалим, и больше ничего, — как о чём-то давно решенном сказала Раухвельд и повернулась к Мейеру. — Ну, что, молодой человек, несите облигации, что ли.

— Что же, всего три возьмёте? — на всякий случай уточнил Мейер.

— Серия у вас не та, голубчик, да и номера не те. Так что несите, какие я вам назвала.

— Давайте-ка сделаем так, — предложил вдруг Лейба Соломонович, видимо, ему очень не хотелось отпускать состоятельную женщину с такой маленькой покупкой, — я вам принесу все наши облигации, а вы на них посмотрите, подумаете и может, ещё какие пожелаете купить.

Он вышел из кабинета и очень скоро вернулся с толстой пачкой сине-зелёных казначейских облигаций. Число их определить на глаз представлялось задачей довольно затруднительной, прежде всего потому, что ценные бумаги печатались на толстой бумаге, гораздо более плотной, нежели обычная писчая. Толщина стопы лишь немногим не достигала двух вершков и весила она, должно быть, прилично — Лейба Соломонович держал её двумя руками с явным усилием. Плюхнув стопу на стол перед собою, он уселся в кресло и, обратившись к Раухвельд, поинтересовался:

— Так какие номера вы желали бы получить?

Госпожа Раухвельд повторила и как бы между делом осведомилась:

— А вообще-то какой номер последний?

Мейер посмотрел на самую нижнюю в стопке облигацию и ответил. Поскольку порядковый номер самой верхней облигации был как говорится перед глазами, то сосчитать общее количество ценных бумаг в пачке труда не составило. Шумилов тут же мысленно это и проделал: оказалось, что на руках у братьев Глейзерс находилось почти девять сотен облигаций. У Соковникова пропало более тысячи ценных бумаг, но поскольку братья-банкиры вели торговлю далеко не первый день, то разумно было предположить, что какая-то доля облигаций уже продана. Это открытие весьма приободрило Шумилова, укрепив его уверенность в том, что его розыски ведутся в верном направлении.

Марта Иоганновна Раухвельд между тем придирчиво осмотрела ценные бумаги, которые Мейер извлёк из пачки, изучила их на просвет, пощупала пальцами и, придя к выводу что товар подлинный, со вздохом полезла в ридикюль за деньгами.

Получив три казначейских облигации и прикупив под уговоры Лейбы Соломоновича еще одну, оканчивающуюся на «двадцать пять» («может, в честь сочельника повезет?»), она спрятала их в большой почтовый конверт, а его в свою очередь спрятала в сумочку. Со вздохами и причитаниями, выдержанными в том духе, что «облигации не те, и счастья в жизни нет!» госпожа Раухвельд покинула банковскую контору, сопровождаемая Шумиловым.

Вплоть до самого Староневского они продолжали придерживаться выбранных ролей — Алексей Иванович держал над головою Марты Иоганновны открытый зонт, а сам вышагивал сзади, поотстав на полшага. Но поймав на проспекте извозчика, они с комедией покончили: Шумилов сложил зонт и сел подле госпожи Раухвельд.

— Что скажете, Алексей Иванович? — осведомилась Марта Иоганновна. — Как удался наш цирк? Довольны ли результатом?

— Более чем доволен, — сознался Шумилов, — Я ваш должник, и с меня к сегодняшнему ужину бутылка лучшего шампанского.

— Полноте, Алексей Иванович, давайте иначе договоримся: когда закончите дело, вы мне обо всём расскажете. Должна же я знать, в чём именно принимала участие, стоически изображая самодовольную барыню!

— Договорились, — легко согласился Шумилов. — Я бы вам и так рассказал о своём расследовании. Что же касается сегодняшнего посещения банковской конторы, то скажу честно, результат превзошёл мои ожидания. Я и не смел подумать о том, чтобы увидеть всю стопу торгуемых облигаций.