День этот – двадцатое – последний срок давно ожидаемой зарплаты, а для Юркина еще и срок выдачи авторского гонорара, можно, не опасаясь шаблона, смело назвать во всех отношениях поворотным. Во-первых, и Нина, и Володя, и даже давно изменившийся Славик именно двадцатого окончательно повернулись к Женьке своим настоящим лицом. Во-вторых, сам Юркин повернулся лицом к тому, чего упорно, боясь застопорить дело, не хотел замечать. И наконец, сама наша история обернулась вдруг совсем уж детективным сюжетом…

О гонораре Женька мечтал давно. Хотелось заиметь свою пишущую машинку, запастись бумагой и, отринув мирские заботы, углубиться в подготовку серьезной статьи. Другой мыслью была задумка самому оплачивать помощника вместо вечно чем-то недовольного Славика, расквитаться за лето с Володей и с издательством и попробовать, если парень попадется надежный, наладить дело самостоятельно. Именно в таком рабочем настрое и завел Юркин с особенно грубоватой в последнее время Ниночкой разговор о гонораре.

Удивление Ниночки оказалось столь неподдельным, что его стоило бы заснять для вступительных экзаменов куда-нибудь в ГИТИС. В Большой комнате, чуя предгрозовую ситуацию, склубились тем временем все, и как раз там-то судьба Юркина и повернулась к нему непроницаемым лицом случайного свидетеля. А сам Юркин тоже вроде как повернулся лицом к своим деловым партнерам и узнал, что прав никаких на разработки не имеет, труд свой передал (согласно документам!) безвозмездно и при случае в один момент может быть уволен приказом за подписью Володи. Юркин слушал и вспоминал, что ведомости на зарплату ему подсовывали всегда второпях, а со времени полного прихода на счет солидной оплаты за обучение в издательстве не издали ни одной книги, зато успешно закрутили какие-то продажи (от него прятались то украшения левого серебра, то надувные игрушки, а то все необозримые булгаковские коридоры заполняли импортные коляски…).

Возвращаясь в метро, безработный Евгений Юркин, паспорт серии… номер… почти воочию представлял холодный взгляд своей изменчивой предпринимательской судьбы и длинные коридоры биржи труда, где сам в то время оставлял заявку на ненужную теперь машинистку…

Однако остановить ход событий оказалось не под силу даже полномочному Володе. Дня через два в насквозь прокуренную от безделья квартирку Юркиных ввалился Саня, тот самый Санька Кривин, успевший на Камчатке обзавестись не слишком большим, но для первых шагов достаточным капиталом. А еще через недельку слегка смущенный, но не склонный ни за кого отвечать Пеха передал с кем-то в Штаты добытый из конторы пакет юркинских разработок для Института социологических исследований. И как раз тут-то детективная жесткая нить и впуталась окончательно в прихотливый узор Женькиной предпринимательской судьбы.

Неожиданно позвонил Володя и определил срок в три дня для полной сдачи «издательских материальных ценностей» в виде все тех же разработок, давая понять, что в случае чего «будет хуже». «Страшно» не стало, но помех в работе над статьей не хотелось, и Санька предложил для доработки перебраться в общагу. Бале на всякий случай был оставлен адрес и телефон.

Но позвонила ровно через три дня не Баля, а странным образом соседка, сообщила, что бабушка подойти не может, но просила приехать, «как только сможет». Сани на месте не было: уехал договариваться с типографией, и Женька, не оставив записки, ринулся на такси домой.

На звонок никто не ответил. Даже звери не подавали признаков жизни.