А Мария Леонтьевна между тем так активно изоб­ражала почти невинную — ну разве что самая ма­лость! — и наивную дурочку, не вовремя расслабившу­юся и оконфузившуюся перед большим количеством молодых людей, что кто-то другой, пожалуй, и пове­рил бы в ее искренность.

Но когда Гоголев, устав от напряжения, сообщил, что охотно принял бы ее версию, но, вообще говоря, то, что происходило у них с Масленниковым, — это сугубо их личное дело, нравится им таким образом про­водить время, валяйте, ребята, резвитесь. За то, что они творят друг с другом в постели, или в кресле, или черт знает где, но только не в общественном месте, их не со­бирается никто наказывать. О наркотиках, которые, по ее словам, активно стимулировали их половые отноше­ния, можно поговорить отдельно, это сейчас не самое главное. Но задержана-то она по подозрению в соучас­тии в совершении особо опасного уголовного преступ­ления, по сути, террористического акта, на расследова­ние которого брошены все лучшие силы Генеральной прокуратуры, Федеральной службы безопасности и Министерства внутренних дел, вот в чем дело.

И тут у «доктора Торопкиной» вмиг упало настрое­ние. Резко усилились вдруг и до того, оказывается, не прекращавшиеся головные боли, похоже, начался при­ступ ишемии. Но когда Виктор Петрович, проявив га­лантное участие, предложил ей лекарство на выбор: валидол, нитроглицерин либо коньяк, она без раздумий выбрала последнее. И даже отказалась на всякий слу­чай померить давление — у Гоголева имелся тут аппа­рат для измерения.

Выпив, она задумалась и сразу превратилась в обыч­ную пожилую женщину, растерявшуюся до такой сте­пени, что достала сигареты из сумочки и стала стара­тельно прикуривать одну из них не с того конца. Пока Г оголев не указал ей на ошибку. Она смяла сигарету в пальцах и беспомощно взглянула на него.

—  И что же будет дальше?

—  По идее, мы должны сейчас отправиться прямо к вам домой, где произвести тщательный обыск в при­сутствии, как вы понимаете, понятых — соседей там и так далее. Затем — на службу, в ваш диспансер, где сде­лать то же самое. Что еще? — Он задумался. — А, ну и, конечно, возможно еще сегодня, если останется время, мы проведем ваше опознание среди тех, кто вас видел в то воскресенье на месте преступления, в Сосновой По­ляне, когда мимо, по Петергофской трассе, проезжал президентский кортеж. Ну а потом вы, естественно, со­берете необходимый минимум вещей — зубную щетку, порошок, полотенце, смену белья, сигареты, но без фильтра — и отправитесь в тюремную камеру, — под­вел итог Виктор Петрович и огорченно вздохнул, да­вая таким образом понять, что, если бы все дальней­шее зависело только от него, то есть от его власти, он бы, возможно, так и не поступил. Но — увы, как гово­рится...

Он недаром начал живописать ее перспективы со слов «по идее». Она усекла. И задумалась. Попросила разрешения выпить еще немного коньяку. Гоголев на­лил, внимательно наблюдая за метаморфозами, проис­ходящими в ее сознании. На лице были написаны эмо­ции, которые обуревали ее.

Она очень боялась, потому что спокойный тон Гоголева и этакая эпическая безысходность дальнейших перспектив сомнений у нее, видимо, не вызывали. Зна­чит, требовалось сделать выбор. И она знала уже ка­кой.