– А может, они не более чем глазурь на торте, который ты мог бы превосходно испечь по своему собственному рецепту?

Генри помрачнел, но затем улыбнулся, когда понял эту метафору.

– Да, я не думал, что ты была бы способна отказать им, – спокойно проговорил он. – После того, как ты их увидела.

«А что заставляет тебя думать, что я способна отказать тебе»,  – подумала Вики, но вслух произнесла совсем другое:

– Ты рассказывал мне о законах этой стаи.

– Да, итак, примерно тринадцать лет тому назад, когда мать Розы и Питера умерла, их дядя Стюарт и тетя Надин приняли на себя управление стаей. Стюарт родился в Вермонте, но уже давно прибился к этой стае.

– Он появился в этих краях случайно?

– Молодые самцы часто покидают родные места. Это обеспечивает им лучшие возможности для размножения и позволяет избежать близкородственных браков. В это непростое для себя время Дональд без борьбы уступил лидерство. Он слишком тяжко переживал смерть Марджери.

– Борьба? – переспросила Вики, вспомнив белоснежные сверкающие зубы Питера. – Ты говоришь об этом метафорически, я надеюсь?

– Вовсе нет. Далеко не всегда среди вожаков стаи найдется такой, который сразу же перекатывается на спину и подставляет горло сопернику. Стюарт и раньше пару раз пытался…

Вики издала приглушенный горловой звук, и Фицрой успокаивающе похлопал ее по плечу.

– Не принимай это так близко к сердцу, – посоветовал он. – В основном вервольфы обыкновенные приятные люди.

– Которые могут превращаться в волков.

Вики, в общем‑то, привыкла к несколько иным представлениям об «обыкновенном». И все же она сидела в «БМВ» с вампиром – не часто в жизни можно встретить нечто более выходящее за пределы «обычного».

– Вы все… сверхъестественные создания, стараетесь держаться вместе, или как?

– Что ты хочешь сказать? – спросил Генри, явно смущенный.

Вики поправила очки, что не могло помочь ей в темноте, но, тем не менее, это был успокаивающий привычный жест.

– Просто скажи мне, что имя твоего доктора не Франкенштейн.

Генри рассмеялся.

– Нет, его зовут не так. Хотя Перкина Хееркенса, дедушку Розы и Питера, я встретил в не совсем обычной ситуации.

Медленно, постепенно, по мере того как день ослаблял свою власть над миром, к нему возвращалось сознание. Сперва сердцебиение, набиравшее силу из темноты, медленный, но постоянный ритм, убеждающий его, что он выжил. Затем дыхание, слабое и поверхностное, потому что на такую глубину попадало слишком мало кислорода. Наконец, он смог протолкнуть свои чувства вверх и наружу, мимо маленьких ползающих в земле существ, к ее поверхности. Только когда он обрел уверенность, что ни одно человеческое существо не находится достаточно близко от него, чтобы видеть, как он выбирается на поверхность, вампир начал прокладывать себе путь наружу.

Его убежище было не чем иным, как обрушившейся лисьей норой, хотя, скорее всего, наткнувшись на нее, нацисты приняли бы это углубление в земле за наспех вырытую могилу. Именно в это, как предполагал он, откидывая рыхлую почву, они ее и превратили бы, если бы смогли обнаружить. А случись это днем, он, несомненно, погиб бы от дневного света, причем куда вероятнее, чем от вражеской пули.

– Кто бы знал, как я все это ненавижу, – бормотал Фицрой, когда его голова высвободилась и он стащил маленькую перфорированную маску, предохранявшую нос и рот от земли.

Генри отыскал для себя это логово, когда рассвет застал его вдали от любого другого места, где он смог бы переждать день.