Черт подери, черт подери, кто решил меня убить?

Нет, это не ФСБ и не ФСК, это киллер, это наемный убийца, которому хорошо заплатили. Здесь оставаться нельзя! Нельзя! Свои же решили убрать!"

Глеб в нетерпении стучал пальцами по баранке.

«Ну, где же Бутаков? Где? Он должен дрогнуть, броситься убегать, прихватив самое ценное!»

Через полчаса черный «мерседес» с куском пластыря на лобовом стекле мчался в Шереметьево.

На повороте его обогнала «вольво», спешившая к аэропорту.

– Еще какой-то сумасшедший, – заметил Аркадий Груздов, кивнув на машину, которая неслась уже далеко впереди.

– Да, психов хватает. Наверное, куда-то спешит, может, встречает, а может, опаздывает. Я вернусь через три дня, – говорил Григорий Германович, он извивался на сидении, меняя одежду. – Скажи всем нашим, чтобы рассредоточились, в офисе пусть останется только охрана. Ты меня понял, Аркадий?

– Понял, Григорий Германович.

– Ну вот и давай.

К коленям Бутаков прижимал черный дипломат с кодовым замком. Заграничный паспорт с открытой визой, естественно, не на фамилию Бутакова, но с его фотографией, лежал в кармане плаща.

«Вот и аэропорт».

Охранники остались в машине, а Аркадий Груздов пошел провожать своего хозяина к аэропорту.

Узнать Бутакова было сложно. Вместо очков в тонкой золоченой оправе он надел большие, квадратные, и они практически до неузнаваемости изменили его лицо. Если бы не машина, на которой Григорий Германович ехал в аэропорт, возможно, Глеб Сиверов не сразу бы признал его. Теплое кожаное пальто сменила спортивная куртка, Бутаков был в джинсах и ничем не примечательных ботинках. От его прежней солидности остался только дорогой дипломат с кодовыми замками, который Сиверов заприметил еще раньше.

Глеб усмехнулся:

«Он так держится за кейс, что наверняка там лежит самое ценное – его спасение, но и его гибель одновременно. Только Бутаков еще об этом не догадывается».

Глеб вошел в здание аэропорта и прислонился к колонне за прикрытием в виде группки кавказцев, которые бурно обсуждали общие для них финансовые вопросы.

«Билета у него еще нет», – догадался Сиверов, когда увидел, что Бутаков направляется к компьютеру-справочной.

Григорий Германович наклонился близко к монитору – так, чтобы плечами закрыть изображение, но Глеб видел клавиши, которые он нажимал, и запомнил их последовательность. Когда же Бутаков отошел к барной стойке, Сиверов, уже на другом справочном компьютере, проделал ту же операцию, что минутой раньше Бутаков. На экране высветилось расписание отправления самолетов на Франкфурт.

«Ближайший рейс в два, значит, до регистрации осталось полчаса», – вычислил Глеб и проверил, есть ли свободные места на этот рейс.

По информации компьютера, имелось десять билетов. Боковым зрением Сиверов продолжал наблюдать за Бутаковым. Аркадий Груздов двигался за Григорием Германовичем как верный пес, но на расстоянии, так что стороннему наблюдателю могло показаться, будто эти двое мужчин не знакомы.

«Неужели он рискнет брать билет при охраннике? Скорее всего, Бутаков хочет, чтобы ни одна живая душа не знала, куда он отправляется».

Глеб оказался прав. Проходя мимо Груздова, Бутаков что-то быстро ему сказал, и тот, кивнув, покинул здание терминала. Убедившись, что черный «мерседес» с простреленным стеклом отъехал, Бутаков подошел к кассе и взял билет, Чувствовал себя Григорий Германович скверно, его поташнивало, знобило. Он опасался, что где-то рядом затаился враг, поэтому никуда не отходил, крутился в гуще людей, то и дело поглядывая на огромное табло и вытирая носовым платком обильный пот, выступавший на лице.

– Волнуешься, волнуешься, – прошептал Сиверов, подходя к окошечку кассы, И подсунул под стекло паспорт на имя Федора Молчанова с открытой шенгенской визой и деньги.