|
У меня плохая память на лица, но хорошая – на спины, – ответил я. – Мою вы бы все равно не запомнили. Я тогда подрабатывал в «Черчилле». У мисс Дункан что то пропало? – Пока жду – отвечаю, – сказал я. – Мистер Вульф поживает прекрасно, спасибо. Мисс Дункан хватилась своего кастета из чистого золота и думает, что это вы его позаимствовали. Он ухмыльнулся. – С вами поговорить одно удовольствие. Кастет можете взять на обратном пути. Двенадцатый этаж, номер 12–Д. Я поднялся на лифте, прошел в конец коридора к 12–Д и нажал на кнопку. Через полминуты дверь приоткрылась, и чей то голос спросил, кто там. Я назвался, дверь распахнулась, и телохранительница с квадратной челюстью наградила меня неприязненным взглядом. – У мисс Дункан болит голова, – произнесла она голосом, хорошо сочетающимся с челюстью и взглядом. – Не могли бы вы сказать, что… – Майк! – донесся голос откуда то из глубин. – Это мистер Гудвин? – Да! Говорит, он самый! – Так пусть проходит! Мужчине трудно не чувствовать себя не в своей тарелке, когда среди бела дня он является на деловое свидание к молодой женщине, а его проводят в покои, где на окнах опущены жалюзи, хозяйка лежит в постели в соответствующем одеянии и, как только закрывается дверь, приглашающим жестом похлопывает по краю постели и произносит: – Да не болит у меня голова, садитесь поближе. Даже будь вы уверены, что способны держать ситуацию под контролем… но в том то и беда: вы невольно чувствуете, что в такой ситуации контроль – не совсем то, чего с полным правом ждет от вас мужская половина человечества, не говоря уже о женской. У кровати стоял стул, я на него опустился. Не успел я присесть, как она спросила, принес ли я сигаретницу. – Нет, – ответил я, – но она по прежнему в сейфе, а это уже кое что. Мистер Вульф прислал меня задать вам один вопрос. Где вы находились вчера вечером с девяти до полуночи? Если б она стояла или даже сидела, она бы снова на меня набросилась – так у нее сверкнули глаза. Причем она не играла, все было искренне. – Жаль, что не выцарапала вам глаза, – заметила она. – Слышал, это вы уже говорили. Но я не для того пришел со своим вопросом, чтобы снова услышать то же самое. Если вы заглядывали в газету, могли бы обратить внимание, что вчера вечером была убита девушка по имени Мария Перес. – Обратила. – А проживала она в доме сто пятьдесят шесть на Западной Восемьдесят второй улице, верно? – Да. – Так где вы были? – Сами знаете где. В театре. Работала. – До без десяти одиннадцать. Затем переодевались. А потом? Она улыбнулась. – Не понимаю, почему я сказала про невыцарапанные глаза. Вернее, напротив, понимаю. Сжать меня так, что ребра затрещали, а потом – ну прямо рыба вареная. Или камень какой. – Вообще то не то и не другое. Всего лишь сыщик на задании. Я и сейчас на задании. Куда вы отправились, когда ушли из театра? – Пришла домой и легла спать. Вот сюда, – она похлопала по постели. Брукс Аткинсон с большой похвалой отозвался в «Таймс» о ее жестикуляции. – Обычно я захожу куда нибудь перекусить, но вчера сильно устала. – Вы видели Марию Перес? Никогда не сталкивалась с ней в той прихожей в подвале? – Нет. – Прошу прощения, я сдвоил вопрос. Вы когда нибудь ее видели или с ней говорили? – Нет. Я кивнул. – Вы, само собой, и не могли сказать ничего другого, раз считаете, что ложь может сойти вам с рук. |
