– Это неудивительно. Последний лев умер в две тысячи восемьдесят восьмом году Нашей эры.

– Да, конечно, вы же ведущий эксперт «Уилфорда Брэкстона»! – Он хохотнул.

– Масаи мерили свое богатство числом принадлежащего им скота. Но я вижу лишь голограмму пустой саванны. Куда подевались все коровы и козы?

– Дело в том, что скот у меня настоящий, мистер Роджас, – ответил Мандака. – Мне принадлежат большие стада на четырнадцати планетах. И состояние я сколотил на мясе, шкурах и молоке.

– Как я понимаю, и остальные комнаты вашей квартиры… напоминают о давно ушедших днях.

– Кроме моего кабинета, из которого я контролирую покупку и продажу скота.

Я задумался, как бы потактичнее задать следующий вопрос, но не нашел нужных слов. И спросил в лоб:

– Вы не находите, что отсутствие современных удобств не есть благо?

– Я нахожу, что для меня такой дом – необходимость, – серьезно ответил он. – Когда я уйду, не останется никого, кто будет помнить наши традиции. Мы – гордый народ, мистер Роджас. Мы обходили ловушки западной цивилизации и после того, как европейцы ассимилировали все остальные племена. Мы жили в гармонии с окружающей нас природой, мы ни у кого не просили милости, но и никому ее не подавали. Мы хотели только одного: чтобы нам позволили жить, как мы жили всегда… – Он замолчал, глубоко задумавшись, потом продолжил. – Знаете, мистер Роджас, мы никогда не забивали наш скот для еды, только смешивали их кровь с молоком.

– Весь ваш народ жил на молоке с кровью? – изумленно спросил я.

– Главным образом. – Он уставился в какую‑то точку пространства и времени, и мерцание костра отбрасывало странные тени на его темное лицо. – Когда‑то мы были великим народом. Наших elmorani, молодых воинов, боялись все, кто их видел, женщин защищали все наши воины, а наши земли считались самыми плодородными во всей Восточной Африке. Мы говорили на своем языке, с презрением отметая суахили и английский. – Он посмотрел на меня, печально улыбнулся. – А потом пришел черед перемен, столь неспешных, что поначалу мы ничего не заметили. Мы проиграли сражение с лумбва. Нанди сумели дать нам отпор. Наша молодежь стала носить рубашки и шорты. Когда мы заболевали, то шли в больницу, а не к мундумугу. Не успели мы оглянуться, как многие из нас говорили уже на суахили и мы начали выпрашивать шиллинги у туристов за право сфотографироваться с нами. И при этом нас стало гораздо больше, чем во времена былого величия.

Он вздохнул и продолжил, словно забыв о моем присутствии:

– Потом пришла пора независимости, и англичане отдали страны таким людям, как Кениата и Ньерере. Когда человек достиг звезд, он колонизировал Новую Кению, Уганду II, Ньерере, но масаи остались на Земле, без земель, без скота, без собственного языка. – Он помолчал, словно возвращаясь из прошлого в настоящее. – А теперь остался только я, мистер Роджас. Я один могу искупить грехи моего народа.

– Как?

– Я должен кое‑что сделать, и, кроме меня, сделать это некому.

– Поэтому вам и потребовались бивни? Он кивнул:

– Поэтому мне и потребовались бивни.

– Как могут бивни искупить грехи вашего народа, спасти его?

– Я вам скажу, мистер Роджас, когда вы найдете бивни и они станут моими.

– Ловлю вас на слове.

– Я очень надеюсь, что мне удастся выполнить данное вам обещание.

– Удастся, – уверенно заявил я.