Валентин ПИКУЛЬ. Слово и дело
КНИГА ПЕРВАЯ
"ЦАРИЦА ПРЕСТРАШНОГО ЗРАКУ"
ЛЕТОПИСЬ ПЕРВАЯ
ГОСУДАРЕВА НЕВЕСТА
Мощно, велико ты было, столетие! Дух веков прежних
Пал пред твоим алтарем ниц и безмолвен, дивясь
Но твоих сил недостало к изгнанию всех духов ада
Брызжущих пламенный яд чрез многотысящный век
А Н Радищев
("Осьмчадцатое столетие")
Никто не уповай во веки,
На тщетну власть князей земных
Их те ж родили человеки,
И нет спасения от них
Михаила Ломоносов
(псалом ј 145)
Глава 1
По самому краю гиблого света течет стылая Сосьва-река. А куда течет -
неведомо, и там, за рекой, пусто, только зверь пушистый сигает. Вот на
этом-то берегу, распевая псалмы и богохульствуя, одинокий старик с полудня
копал могилу.
Ненастно было...
- Ай-ай, дел наделал - всего и не упомнишь! Зато и был он князь двух
империй (Российской и Римской) , генералиссимус и ордена Андрея
Первозванного кавалер. Сердечный друг, "мин херц Данилыч", его высокое
сиятельство Алексашка Меншиков - на краю света, в армяке мужичьем,
бородатый и страшный, и вот.., видит бог: копает могилу!
Для дочери. Для Марьюшки. Для царевой невесты.
- И вознесо-ох избранна-аго-о, - пропел Меншиков сипло.
А в могиле было ему даже хорошо: не обдувал ветер, что забегает с
тундры, не виднелись из ямы постылые крыши Березова-городка. Только чистые
облаци над головой старика - плывут и плывут в незнаемое.
Под вечер вернулся Данилыч к себе в домишко, что срубил саморучно
(бревна-то в два венца клал, окошки-то в кругляк вывел - на зависть
одичалым березовцам). Семейство опального князя, выплакивая глаза,
сумерничало в нетопяеияых горницах. Всего двое и остались: сын его Санька
да девка малая - тоже Александра. Супругу-то свою, Дарью Михайловну, еще
под Казанью навеки оставил - на самом берегу Волги зарыл ее, когда в
ссылку обозом тянулись.
- Будет вам! - цыкнул Меншиков на детей. - Пряники-то писаны на
Москве остались. И скулить - неча... Мой грех вижу в том, что не отведали
вы ранее горбушки серенькой.
Раздул лучину - прошел к покойнице. В кедровом гробу, обитом сукном
изнутри, покоилась царская невеста - княжна Марья. А жития ей было
осьмнадцать лет. И хвори она никакой не знала - просто тоска приключилась.
"В Москву, - плакала перед смертью, - в Москву бы мне..." Торчал теперь из
кружев остренький носик, а губы раскрылись в смерти - губы, царем недавно
целованные.
Меншиков подул на замерзшие пальцы, долго и неумело вдевал серьги в
занемевшие мочки покойницы. Вдел кое-как, и затрясся в рыданиях гордый
подбородок:
- Эх, Марьюшка.., быть бы тебе императрицей! Почто не отдал я тебя за
Сапегу? Жила бы в Польше... Внука бы мне.., внука!
После погребения не мог Данилыч отойти от дочерней могилы. Все на
другой берег Сосьвы посматривал. А там синел корчеватый лес да стелились
вдали тобольские тундры - края постылые, жуткие, безлюдные... И сказал
сыну и дочке с лаской:
- Детушки, вы домой ступайте. Не то озябнете, чай! А сам примерился
глазом, сразу помолодевшим. Лопатой отсек добрую сажень и торопко начал
копать другую могилу. Рядом с дочерней - только пошире, только поглубже...
Страшно стало, и в рев ударились княжата:
- Тятенька, тятенька! Не пужайте нас, миленькой.
|
