Николас закончил упражнения, несколько раз потянулся и глубоко вдохнул, разделся, почистил зубы, забрался в постель и тотчас же погрузился в глубокий сон.

Ему снилось, будто во время первого представления «Амадея» он стоит за кулисами, одетый во все черное, в измятом трико и с черепом в руке, и повторяет про себя роль Гамлета.

Муж Розы Кроули дожидался супругу, недавно вернувшись домой из «Колпака с бубенчиками», где провел вечер в обществе своих приятелей бизнесменов и их облаченных в кримплен благоверных. Он обычно старался прийти раньше жены не только потому, что она не любила входить в пустой дом, но и потому, что ему всегда не терпелось услышать продолжение саги о театральном народе, которое следовало сразу после того, как Роза переступала порог. Разумеется, она никогда не составляла ему компанию во время походов в паб, и Эрнест этому даже немного радовался, поскольку знал, что рассказы жены перетянули бы на себя все внимание его товарищей. Сегодня он вернулся домой всего на несколько минут раньше нее и едва успел приготовить себе какао, как вошла Роза. Эрнест взбил диванные подушки, налил для жены двойного виски со льдом, и, когда она откинулась на диване со стаканом в руке, он весь горел от нетерпения.

Роза отпила виски и с некоторой завистью взглянула на мужа, сдвигавшего в сторону пенку на какао. Иногда, особенно вечерами вроде этого, она прямо таки жаждала выпить кружку какао, хотя и считала его (за исключением напитка из вязовой коры) самым простецким питьем на свете. Если начнешь пить его по вечерам, это будет первым шагом к тому, чтобы постепенно скатиться в дешевый уют и открыто признать собственное старение. Не успеешь оглянуться, как облачишься в теплый домашний халат и фуфайку. Она скинула туфли с высокими, в четыре дюйма, каблуками шпильками и размяла ступни.

Роза Кроули была невысокого роста, чуть выше пяти футов, и внешностью походила на цыганку, причем сама довела это сходство до крайней степени. Она постоянно чернила свои и без того темные волосы, подкрашивала карандашом и обрамляла густыми накладными ресницами красивые темные глаза, а ее смуглое лицо дышало зноем и сияло, словно путеводная звезда. Нос у нее был крупнее, чем ей хотелось, но и это обстоятельство она обращала в свою пользу, вскользь намекая на собственное происхождение от еврейских эмигрантов с трагической судьбой. Подобные намеки привели бы в ужас ее деда и бабку, крепких англосаксов, простых наемных работников из Линкольншира. Чтобы еще сильнее подчеркнуть эти довольно неясные семитско цыганские черты, она носила темные платья и ослепительные украшения, сверкавшие, словно праздничные фейерверки, но хорошим вкусом отнюдь не блиставшие.

Глядя, как Эрнест безмятежно попивает свое вечернее какао, она вновь подивилась такому непостижимому явлению действительности, как их брак. Конечно, после развода с Эсслином не могло быть и речи, чтобы она осталась одна. При всей своей гордости она не могла пробыть в одиночестве дольше пяти минут. Она полагала, будто при такой внешности и таких личных качествах у нее отбою не будет от мужчин, едва разнесется весть, что она свободна, но на деле вышло иначе.