Людей было много, по крайней мере пять или шесть. Зеленые комбинезоны, скрывающие лица белые платки, кажется, все были вооружены, двое держали факелы. Чуть поодаль шагал человек в белом халате, лицо его тоже укрывалось за складками не то шали, не то шарфа. Заметив Максима, все остановились.

— Значит, ты здесь, — негромко проговорил белый халат. Голос его звучал печально. Факелоносцы посмотрели на него почтительно и подошли к Максиму вплотную. Он даже дернулся, обожгла случайная искра. Максим догадался, что знающий его незнакомец — главный. Поэтому беседовать Максим решил исключительно с ним.

— Можно подумать, что вы не знали, что я здесь. Ваш, — Максим запнулся подыскивая подходящее слово, — ваша «шестёрка» ведь донесла.

— Мне не нравится слово «шестёрка», — еще более печально отозвался главный.

— А как еще сказать? — Максим знал, что нахальничает и что в его положении это небезопасно, но ничего не мог с собой поделать.

События трех прошедших дней неожиданно прояснились. Кто-то постоянно следил за ним, кто-то знал о каждом его шаге. Встреча в Ташкенте, пропажа документов, чудесное обретение этих же документов, нападение на шоссе, звонок Нине в гостиницу, странная «Волга» и руины без выхода — все это не случайные происшествия. Максим пожалел о том, что был таким недоумком. Пожалел вслух:

— Идиот, болван, чугунок безмозглый.

— Прискорбно, когда мудрость приходит к нам слишком поздно. — Человек в белом говорил по-русски почти без акцента, медленно. Не потому, что с трудом подбирал слова, просто ему некуда было спешить. — Ты не можешь держать на меня зла, я сделал все, дабы предотвратить худшее, но ты сам выбрал свою стезю…

— Что значит «худшее»! — попробовал возмутиться Максим, но возмущения не получилось. Молчаливые джигиты в зеленых комбинезонах, зловещее мерцание факелов, укутанные лица и гулкое эхо подвала напоминали кульминационную сцену из дурного боевика, навевали мрачные мысли. Вполне современные пистолеты и карабины казались странным анахронизмом.

Эти люди пришли сюда к нему, но ни один даже не смотрел на известного в своем городе, почти столичном городе, журналиста. Он их интересовал постольку, поскольку, сам того не ведая, вмешался в их отдельную, совершенно ему непонятную и неблизкую жизнь. И они, ни секунды не размышляя о последствиях и каких-то смутных законах, уберут его из своей жизни, а заодно и из жизни вообще. И переубедить их не удастся — даже Максиму, который прекрасно знал, какое сильное оружие — слово. Их устремленные в пространство взгляды доказывали их полное безразличие — они поступят так, как сочтут нужным. Точнее, как прикажет их странный предводитель в белом.

— Что значит «худшее»? — переспросил Максим, просто для того, чтобы проверить, не лишился ли он дара речи от ужаса.

— Судьба у каждого своя, — снова негромко и не торопясь изрек человек в халате.

— Так же, как и характер, и лицо, и многое другое. — Максим предпочитал не оспаривать очевидное. — Только я так и не понимаю, что вам, собственно, от меня надо?

Прогрессивный журналист сунул руки в карманы и попытался гордо распрямиться, получилось не очень удачно, но уверенности прибавилось — его движение сконцентрировало внимание до зубов вооруженных людей на его безоружной персоне. Только начальник банды по-прежнему смотрел в никуда.

— Уже и не поймешь. — Теперь его слова звучали, как приговор.

— А может, все-таки расскажете, ну… хотя бы из любезности? — Эта дерзость отняла почти все силы.