Окно примерзло. Она навалилась на него всем весом. Оно не поддалось. Она отклонилась назад и со всей силы ударила головой по поперечине. Окно распахнулось.

Ее босые ноги, ступавшие по снегу, не чувствовали холода. «Только не к сараю, Лисс! Надо в другую сторону, прочь от дачи». Она выскочила с веранды, пробежала немного в сторону озера, бросилась за дерево, стала карабкаться наверх, к скале, там ветер сдувал снег, земля там прочнее, там можно было встать и бежать. Она наткнулась на сугроб, упала и не смогла подняться. Что‑то потекло в глаза, она потерлась лицом о снег, он окрасился темным. Лисс встала на четвереньки и поползла. Кажется, сзади раздались шаги, которые она слышала раньше. Она лежала не двигаясь, прислушивалась к ветру. Потом продолжила ползти, метр вверх по склону, потом еще один, перекатилась через край и оказалась на вершине скалы.

Он стоял перед ней, прислонившись к стволу сосны. Причмокнул грустно, когда она попыталась встать.

– Лисс. Я же тебе говорил.

Он наклонился к ней, держа в руке топор.

– Тебе от меня никуда не деться, – прошептал он. – Пока я не разрешу.

8

Она погрузилась в теплую дремоту, будто в прилив. И там услышала голос. Не Майлин на этот раз, это был голос отца, пробивавшийся сквозь сон, чтобы рассказать ей о чем‑то:

«Это место – твое, Лисс. Твое и Майлин».

Но ведь ты  хозяин дачи.

Он стоит у окна и смотрит на улицу.

«Теперь вы его хозяйки. Я должен уехать».

Странно он говорит. Не так, как перед отъездом в Берлин или Амстердам. Туда он уезжает на несколько недель, а потом возвращается с подарками.

Он садится на край кровати. Гладит ее по волосам. Обычно он так не делает. Обычно он долго на нее смотрит со странной улыбкой. Но никогда к ней не прикасается.

«Почему ты уезжаешь?»

Он долго ничего не говорит. Наконец медленно качает головой:

«Я буду скучать по тебе, Лисс. Мы похожи, ты и я. Никто ничего не может с этим поделать».

Вильям зажег парафиновую лампу. Он положил топор на край камина и принялся листать блокнот. Все, что она написала Майлин. Она не смела представить себе, что он с ней сотворил. Только что он ее заморозил. Лисс сейчас тоже мерзла, вся съежилась в углу дивана. Она не злилась на него. Он дал ей еще дозу. Приятная боль укутала ее.

– Куртка тебя остановил, когда ты собирался топиться, – попыталась она заговорить и заметила, что голос ее как густой соус. – Он спас тебя.

Вильям не отрывал глаз от блокнота, листал, казалось, полностью погрузился в ее записи.

– Тебе был нужен кто‑то, чтобы тебя обнять. Но он использовал тебя.

Вдруг он отбросил блокнот и встал над ней:

– Откуда ты это взяла?

Она не могла поднять руки, чтобы защититься.

– Она тебе еще что‑то послала? У тебя было несколько дисков? Если ты что‑то спрятала…

Она не сразу поняла, о чем он.

– Нет, был только этот. Который я положила под матрас.

Он снова выпрямился.

– Почему никто не должен знать про Куртку? – простонала она. – Это ведь он с тобой плохо поступил. Ты не виноват.

– Ты ни хера не понимаешь, поэтому лучше помолчи. – Он засмеялся. И так же внезапно снова посерьезнел. – Он зверски рисковал, пуская меня. Он мог потерять все, оказаться в тюрьме, его могли забросать камнями и повесить. Понимаешь? А он рисковал, чтобы я мог быть с ним. Сколько людей готовы послать все ради того, чтобы побыть с каким‑то мальчишкой?

– Понимаю, – пробормотала она.

Он снова достал блокнот, сел в кресло у камина и продолжил чтение.